Приют горного странника - стр. 17
– Как вам моя альпийская комната? Посмотрите, какой отсюда открывается вид на хребет.
– Вижу, вижу… так сказать, какие перспективы можно извлечь из этой панорамы. Достаточно бросить несколько мимолетных взглядов, и в памяти запечатлеется этот вид. Позже, в городе, останется только воспроизвести увиденное на холсте…
– В вас говорит художник. А я в душе философ… люблю посидеть здесь вот именно в эти часы, наблюдая, как солнечный диск медленно опускается за хребет. Я стараюсь каждый вечер поймать этот момент. Все треволнения дня уносятся прочь. Посмотрите… у вас не создается ощущение, что вы как будто и сами находитесь вне Вселенной, парите вместе с солнцем на некой вершине мира? У Шекспира где-то есть строчки: «О, ты – властелин мира, и горы склоняются к твоим ногам, и солнце благосклонно дарит тебе свой свет…».
– А небо… – Павел Иванович, прищурившись, смотрел вдаль. – Постоянно меняются оттенки его цвета и вершины хребта…
– Вот этот миг! Смотрите… все! Последний краешек солнца скрылся за каменной грядой. Но, как светла полоса неба над вершиной…
– Это самый трудный аспект работы художника – постоянная изменчивость натуры. Еще пять минут назад перед нашими глазами была совершенно другая картина.
– Можно сфотографировать, а потом неспешно переносить изображение на холст.
– Конечно, можно… Да, я так иногда и поступаю, ну… в зависимости от внешних обстоятельств, так сказать, но… понимаете дух момента, вот эта аура, которая тебя окутывает, она же питает творчество. Картина получается вдохновленной, она живет моментом творения, она им дышит.
Небо окрашивалось в фиолетовые тона, когда Леопольд Фомич заметил:
– Ну ладно, поговорили о прекрасном и вечном, пора вернуться к нашей бренной действительности. Смею предложить коньячку, – Леопольд Фомич панибратски хлопнул ладонью по колену Павла Ивановича.
– Не откажусь, но… по чуть-чуть.
Коньяк подействовал успокаивающе на Павла Ивановича. Если и было некоторое волнение, с которым он шел на сделку, то оно окончательно рассеялось. Возможно, тому еще и способствовал уверенно-деловой тон голоса Леопольда Фомича и его благожелательное отношение. Поставив рюмку на стол, Леопольд Фомич первым заговорил о деле:
– Итак, вы привезли с собой эту марку. Ее история полнится слухами. Насколько мне известно, это была одна из первых Российских марок, используемых для оплаты почтовых услуг.
– Впервые в печати с сообщением об этой марке выступил архитектор-коллекционер Шмидт, – Павел Иванович допил коньяк, взял пакет и вытащил кожаный альбом.
– Ох, уж эти Шмидты-пострелы, везде поспели. Но слухи об этой марке ходили с середины восьмидесятых годов девятнадцатого века.
– Да, и лишь за несколько дней до начала Первой мировой войны отыскалось всего три экземпляра. Первые два сейчас в частных коллекциях. А третий экземпляр поступил для комиссионной продажи в середине тридцатых годов.
– Неужели, при Сталине кто-то еще решался коллекционировать раритеты… – задумчиво проговорил Леопольд Фомич.
Павел Иванович не успел ответить, как послышались шаги и легкий стук в дверь.
– Я не помешала? – белокурая головка Елизаветы Капитоновны заглянула в комнату.
– Нет, дорогая. Мы с Пал Иванычем просто беседуем.
– В таком случае, Лео, не мог бы ты спуститься в номер Дормидонта Нилыча? Ему нужна помощь.