Пристойное поведение - стр. 13
В этой квартире нет столов, поэтому, видимо, ему и приходится часто пользоваться подоконником для своих, хм, целей. Из мебели только кровать в спальне, кресло да табуретка на кухне, на которой стоит банка с кофе и сахарница. Егор принес мне подушку, бросил ее у стены напротив и сейчас указывает на нее - дескать, устраивайся поудобнее.
- Прости, но кофе в постели у меня пьют только женщины, которые встали пораньше, сами его сварили и принесли мне чашечку. Поэтому... вот тебе подушка, ни в чем себе не отказывай.
Передо мной открывается та еще перспектива - сесть на пол в коротком обтягивающем платье. Но делать нечего, исполняю. Приходится, правда, зажать подушку между ног, чтобы не продемонстрировать ему свое белье.
Пару раз за утро я порываюсь попрощаться, каждый раз он отвечает лаконично: «позавтракай со мной» или «останься еще ненадолго», и от тона, которым он произносит свои просьбы, я теряюсь. Могу только кивать. Мысли в голове путаются. Я чувствую, что попала в ловушку. Может, он диджей на радио? Или актер? Нет, я бы запомнила это лицо, если бы увидела в каком-то фильме. Певец? Ведущий? Где я могла его слышать раньше?
- А кем ты работаешь? - спрашиваю, отрезая кусочек плохо прожаренной яичницы. Обожаю, блин. Горячий желток тут же растекся по тарелке, и я с трудом подавляю желание собрать его кусочком хлеба. Смотрю, а Егор именно этим и занимается, отправляет хлеб в рот и подмигивает.
Ладно, кажется, он не собирается устроить соревнования, чьи манеры безупречнее. Тем более, мы сидим на полу, позади ночь пьянки, у нас обоих ободрана кожа от совместных падений, которые я теперь вспомнила, правда, смутно. Что уж теперь. Повторяю за ним.
- Что? - переспрашивает он. - Прости, задумался.
- Егор, чем ты зарабатываешь на жизнь?
- Теоремами. Я учитель математики, - говорит он, как бы невзначай, я вспыхиваю от ассоциативного ряда, мгновенно построенного моей больной фантазией.
- Вообще не смешно.
Рассказывать ему - было очень плохой идеей. Худшей, наверное.
- Мне вчера тоже было не до смеха, я ж честно пытался с тобой дружить. Проявлять влаго... трахо... а, благородство (никак не запомню это слово) было непросто, я ведь в очередной раз тонул в жалости к себе. А когда это начинается, то я позволяю себе практически все.
- Практически? То есть все же какие-то границы имеются? - произношу мрачно, и он хохочет вслух, откинув голову.
- Кстати, - вдруг начинает хмуриться, - надеюсь, ты не думаешь, что я джентльмен? Сегодня утром тебе стало жарко, ты откинула одеяло, твое платье задралось, и...
- И ты ведь поправил одеяло?
- Ну, разумеется. Перед этим, правда, рассмотрел как следует твою попочку и передернул в ванной, - пожимает плечами.
О Боже.
- Егор, вне зависимости от того, правда это или шутка такая, твои слова звучат мерзко, - впиваюсь в него взглядом. - Ты вчера мне читал «Я знак бессмертия себе воздвигнул» и «Ночною темнотою покрылись небеса», а сегодня... Как ты вообще это совмещаешь в себе?
- О времена, о нравы! - он смеется. - Когда я работал над дикцией, то помимо скороговорок бабушка советовала тренироваться на Ломоносове. Поначалу после одного куплета у меня начинала болеть челюсть, но постепенно язык привык к тяжелым нагрузкам.
- Однако же...
- Не надо стесняться, это было неплохо. Ну, я про ванную.