Приснись - стр. 28
На Эмилию эта энергетическая нить действует точно разряд тока – она начинает мелко подергиваться, словно сама поняла, какими жалкими выглядят все ее потуги забраться на чужой пьедестал. А слезать на глазах у всех неловко.
– Ну как хотите, – бормочет она, обглаживая свои бедра. – Каждому свое.
– Написали фашисты на воротах Бухенвальда…
Эмилия взвивается, смотрит на Профессоршу волчьим взглядом:
– Что ты сказала?!
– Исторический факт. Перевод латинской фразы suum cuique… Нацистам она пришлась по душе, вот они и использовали ее в качестве девиза, чтобы заключенные лицезрели ее каждый день и не сомневались, что заслуживают такой участи.
– А я тут при чем?!
– Ты? А разве о тебе речь?
Мне слегка не по себе от того, что Вера Константиновна так откровенно издевается над Эмилией. Умному человеку не к лицу унижать глупца, он уже обижен природой. И как бы Эмилия ни хорохорилась, вряд ли ей в радость заканчивать жизнь в доме престарелых.
Вспомнив, что купила для папы новый набор маленьких шоколадок к вечернему кофе, я вытаскиваю его из сумки, открываю и протягиваю Эмилии:
– Угощайтесь! Давайте поднимем настроение.
Кажется, она не сразу понимает, чего я хочу от нее, смотрит на меня, потом на шоколад и снова поднимает глаза:
– Это мне? Спасибо…
Но вожжа снова попадает ей под хвост, и она добавляет:
– Мне с моей фигурой не повредит!
Но я уже направляюсь к Профессорше:
– Прошу вас!
– Благодарю, – цедит она. – Мне нельзя – диабет.
Мне тут же вспоминается чудесный фильм «Шоколад» и героиня Джуди Денч, которая предпочла сладкую смерть, но Вере Константиновне я об этом не говорю. Она вправе сделать иной выбор.
– Извините. – Я прячу шоколад в сумку. Не жевать же на глазах у диабетика!
Хотя Эмилию ничто не смущает, она, причмокивая, смакует каждый кусочек. И мечтательно тянет:
– Вот она – дольче вита…
Мне с трудом удается удержаться от смеха!
А небольшой зал уже заполняется нарядными старичками, вызывающими у меня нежность, и я охотно беру гитару. Некоторые выглядят смущенными, будто пришли на первое свидание. Они бросают по сторонам короткие взгляды, пытаясь заметить – интересны ли кому-нибудь? Полчаса назад все эти люди ужинали в одной столовой, а сейчас ведут игру, понятную каждому, притворяются, будто встретились после долгой разлуки.
– Зинаида Николаевна, чудесно выглядите!
– Благодарю вас, Андрей Никифорович. Как ваш артрит?
– Вашими молитвами… Так что, мы сегодня с вами тряхнем стариной, а?
– Ну о чем вы? Какая старина?
– И впрямь, о чем это я?
Ни к чему не обязывающие фразы порхают по залу, заставляя Профессоршу ухмыляться с выражением: «Какие идиоты!» А я просто кайфую от таких разговоров, мне недоступных. Мы никогда не станем одной семьей, я это понимаю. Мне хватает папы и Милки, чтобы не чувствовать себя одинокой…
Но сегодня я подарю им вечер, сотканный из вальсовых переливов и ароматов юности, оживающих в памяти. Если они даже слегка захмелеют, не страшно! Опьянение иллюзиями и воспоминаниями самое приятное.
Офигеть можно, Коновалов все еще живет в том же доме!
Я не особо надеялся найти его, когда приехал в Бибирево. Был уверен, что вообще не узнаю район, ведь мне было семь лет, когда батя увез меня отсюда. Как оказалось, не навсегда: вот принес меня черт! И я же узнал этот проклятый двор, где видел маму в последний раз. Даже то, что деревья подросли, его особо не изменило.