Прислужник своего «Естества» - стр. 18
Так. Вот оно: удостоверение. Амина К., место работы – Театр оперы и балета. Государственный Академический. Должность: солистка балета.
Ха! Вот уж повезло так повезло! Уж этой-то смогу сделать растяжку так растяжку! Да и мышцы у такой должны быть действительно упругие – тренированные же! И жиру – на капли!
У меня от предвкушения аж снова засвербило во всех местах, и ноздри даже зашевелились. Я больше ничего из её сумочки и рассматривать-то не стал. Всё остальное абсолютно не важно – ни дороженная косметика (Теперь-то понятно, почему она так «качественно» наштукатурена!), ни салфетки влажные, ни кошелёк с деньгами…
Оглядываюсь, рассматриваю, как это бело-мраморное, практически незагорелое поджарое тело лежит себе на животе, и даже и не думает очухиваться. Я начал сомневаться – может, сильно и много брызнул во второй раз? Или она давно очухалась, а передо мной сейчас комедию ломает, делая вид, что без сознания, чтоб понять, где она, и что с ней происходит?
Однако оказалось, что всё в порядке. Расчёт времени оказался как раз отличным – прошла всего одна лишняя минута, как вдруг слышу, застонало моё сокровище. Заворочалось, закряхтело, задёргало руками и ногами – ага, два раза. Если завязал я – уж можешь, дорогая, не сомневаться: шишь развяжешься! Но вот она попробовала перевернуться на спину – не тут то было! Верёвка натянулась, и не позволила. Она попробовала подтянуть ноги – тоже мимо!
На какое-то время замерла. Явно обдумывает ситуацию, и пытается вспомнить, что с ней… Вот именно. Я старался во время её эволюций не шуметь и не шевелиться, однако эта зараза, не знаю уж каким чутьём, просекла, где я нахожусь. Поворачивает ко мне голову, и говорит. Жалобно так:
– Пожалуйста. Отпустите меня. Я… Я никому не расскажу о том, что вы сделали. И сейчас сделаете! Только не убивайте! У меня мама – старенькая! И больная! И не вынесет, если я умру!
Что ж. В рационалистичности мышления ей не откажешь. А, возможно, волны похоти и предвкушения от меня распространяются, на, так сказать, ментальном уровне. Однако не могу же я ей в самом деле ответить – тогда запишется и мой голос. А я вовсе не желаю давать будущим зрителям или следователям улики против себя. Да и видно меня сейчас будет: теперь-то включил те камеры, что по углам подвала, и прямо напротив её тела. Поэтому перед включением записи и маску, как у омоновцев на голову одел – видно только глаза и рот.
Ну, раз она очнулась, и соображает, можно по-идее и приступать.
Подошёл я к лебёдке, и начинаю медленно так выбирать слабину верёвки. Вот она исчезла. Вот начали подниматься кверху и её руки. Она отлично знает, что здесь кто-то есть, и сейчас с ней явно будет снова делать что-то нехорошее. И начинает кричать.
– Помогите! На помощь! Кто-нибудь! Убивают! Хелп! А-а-а!!! Помогите! Умоляю! По-мо-ги-те!!! Не-е-е-ет!..
Кричи, кричи, голубушка. Подвал у меня звукоизолирован отлично – проверял сам. Однажды даже стрелял из ружья – сам чуть не оглох, а на магнитофоне снаружи, во дворе, даже хлопка не было слышно.
Но она быстро поняла, что кричать бесполезно: говорю же – похоже, умная. Решила сменить тактику:
– Пожалуйста! Ради всего святого! Ради ваших детей, если они у вас есть! Не убивайте меня! У меня на попечении младший брат и мать! Отец нас бросил, и убежал в соседнюю страну. А мать больна и не ходит! У неё только пенсия по инвалидности. А если не будет моей зарплаты – они с братом умрут с голоду! Ну пожалуйста! Можете помучить меня, можете изнасиловать так, как вам хочется! Но ведь я вас не вижу – значит, вы можете отпустить меня, пусть покалеченную, но – живую?! Прошу! Умоляю!..