Принцип 8 - стр. 19
– Ну-у… да. А зачем?
– А теперь представь, что ты жил долгие годы, не подозревая о таком, и вот в обсустроенную, размеренную, а возможно, и тихую жизнь врывается знание: каждое действие несёт судьбу для связанного с тобой существа. Пример: ты пошёл в театр, насладился зрелищем, правда, спектакль попался грустный – трагедия или хотя бы драма. Тогда как связанному с тобой в этот требовался позитив, и ты своими глубокими переживаниями можешь его…
– Не продолжайте, – попросил Ёжик, – я понял, понял.
Дубнер посмотрел на него пристально, покачал головой, снова вздохнул – горче, чем в прошлый раз, – и резюмировал:
– Ни лешего ты не понял. Но чувствую, по крайней мере, осознал, насколько ненужными и опасными бывают лишние вопросы. Всё тайное обязательно станет явным, только необязательно сразу.
Дубнер с кряхтением встал. Стул воспользовался моментом: заскрипел, будто старик, больной радикулитом, и не преминул тотчас же развалиться, чем навеял мысли о распоследней стадии артрита. Ёжик непроизвольно озвучил мысли, потом извинился, а после призадумался, о чём также высказался вслух:
– Похоже, я заразился от вас образностью, метафоричностью и прочими болезнями, господин Дубнер.
– Давай уж без «господина» и на «ты», – устало предложил бобёр, не фиксируя взгляда на сломанном стуле и меряя комнату-ящик грузными шагами.
– Давайте… ой, давай. Дубнер. Хорошо.
– Всё верно. Всё как и должно быть, – точно бы опять невпопад произнёс пухлый парапсихолог. – Я примерно так всё и воображал. Кроме тебя – на твоём месте был кто угодно, но только не ты.
Странно, однако Ёжик спросил не «Что это – всё?» и не «А как должно быть?», – вместо этого он сказал:
– Почему? – и сам удивился.
– Потому что природа нас почти никогда не спрашивает. Осмыслил?
– Н-надеюсь, что да, – осторожно согласился Ёж.
– Чтобы ты не счёл меня сумасшедшим, поделюсь ещё парочкой паззлин.
– Да я вовсе и не полагал…
– Врать будешь работодателю, а меня просто слушай. Помнишь, о чём только что был разговор?
– Уважением к старшим, аккуратное обращение с информацией, – с готовностью ответил Ёжик.
– Вот именно, – Дубнер наполовину покровительственно, наполовину довольно покивал, – так что слушай и вслушивайся, но не перебивай.
Он остановил маятник шагов, отодвинул ногой в угол поломавшийся стул, взял оттуда же запасной, по виду, не надёжнее поломанного предшественника. Присел, порылся у себя в мыслях, отыскал нужную и бросил Ёжику на рассмотрение:
– Наверняка знаешь занимательный факт – любой псих всегда заверит: «Я абсолютно нормальный, это кругом одни больные!» А если тот же зверь примется утверждать, что он неизлечимо психически болен, окружающие непременно насторожатся. И не зря: пока человек способен воспринимать происходящее с юмором, с иронией, сарказмом – называй, как заблагорассудится, – ни он не потерян, ни мир для него. Усёк?
Ёжик выждал паузу; но и Дубнер молчал, из чего зверёк-иголка сделал вывод: можно говорить.
– Усёк. Вы – не псих.
– Я этого не говорил. – Бобёр рассмеялся – громко, а без налёта ненормальности. – Решишь сам. Сразу предупрежу об одном: в мире есть и другие, вроде нас с тобой. Я лично знал двух, затем они пропали. Не думаю, что им кто-то мстил или что кто-то прознал об их информированности, и… Короче, они самолично толкнули себя в пропасть хаоса. В отличие от них, у тебя есть выход, а там – вдруг-то! – и мне подфартит. А? Ладно, ничего не говори. Смысл истории, к которой я тебя подводил, очень прост, сродни простоте самой истории.