Принцессы Романовы: царские дочери - стр. 29

Действительно, австрийское правительство было напугано. Александру Павловну обожали православные венгры, да и она выказывала им чрезмерную, по мнению австрийцев, симпатию. На один из придворных маскарадов она даже явилась в венгерском национальном костюме, чего никто до того времени не делал, ибо национальный костюм – крестьянский костюм! – считался чем-то постыдным, одеждой бедняков и оборванцев. Для Александры Павловны его сшили из роскошных тканей и изящнейшим образом украсили. Позже в этом костюме она появилась во время крупного православного праздника, что правительством было сочтено откровенным заигрыванием с народом. Вряд ли у наивной, юной, запуганной новой родней Александры Павловны были далеко идущие политические планы. Вряд ли она заигрывала с будущими подданными и вряд ли думала даже о том, что может призвать Венгрию отделиться от Австрии и стать правительницей самостоятельного государства… Скорее всего, будучи милой и доброй девочкой, она всего лишь хотела доставить своим подданным удовольствие, проявить уважение к их национальным традициям. Но австрийское правительство, особенно же ревнивая Мария-Терезия решили перестраховаться и не допустить раздела империи.

По приказу Марии-Терезии эрцгерцогу и его супруге пришлось немедленно прибыть в Вену. Им отвели покои не в Шенбруннском дворце, а отдельные – неудобные, тесные и сырые – в домике, находившемся в дальнем углу сада. Мария-Терезия приставила к Александре Павловне собственного врача. Самборский писал о нем: «Доктор, определенный к ней, был противен ее природному характеру, давал лекарства неприятные, ибо он более искусен был в интригах, нежели в медицине, а притом в обхождении груб». Вначале беременность молодой женщины проходила легко – но с момента приезда в Вену, с тех пор, как о ней стал «заботиться» этот австрийский врач, состояние ее здоровья внезапно ухудшилось, и ухудшалось с каждой неделей, ее стали мучить судороги в ногах, обмороки, тошнота, она совершенно потеряла аппетит. Вполне возможно, что, следуя приказу Марии-Терезии, доктор давал беременной палатине Венгерской под видом лекарств какой-то медленный яд, который убивал и ее, и дитя, которое она носила.

Из-за постоянных приступов рвоты и отсутствия аппетита Александра Павловна начала стремительно худеть. Обеспокоенный супруг приказал обер-гофмейстеру, чтобы жене готовили согласно ее вкусу, перед каждой трапезой спрашивая ее пожелания. Но все равно эрцгерцогской чете подносили, согласно запискам того же Самборского, «такую рыбу и другие кушанья, которых Великая княгиня употреблять не могла». Однажды, когда Александре Павловне очень захотелось поесть свежей рыбы, Самборскому пришлось самому позаботиться о том, чтобы его воспитанница получила желаемое: «Я тотчас же пошел в Вену и, переменяя часто в переноске свежую воду, представил пред ее глаза животрепещущую рыбу; Великая княгиня была весьма довольна. Дочь моя состряпала по ее вкусу, и Великая княгиня покушала в охотку… Я имел счастье исправлять должность верного комиссара, а моя дочь преусердной поварихи».

Андрей Самборский, как мог, старался поддерживать и опекать Александру Павловну в ее деликатном положении, но, разумеется, не мог вовсе оградить ее от обид, наносимых со всех сторон, и прежде всего – со стороны императрицы Марии-Терезии. Самборский писал: «Она явно показывала свое неблагорасположение к Венгерской палатине, ибо, почти ежедневно проезжая мимо жилища ее высочества, ни единожды не осведомилась о состоянии здоровья, несмотря на то что великая княгиня в беременности своей была подвержена частым припадкам». Не осведомиться о состоянии здоровья царственной родственницы – противоречит придворному этикету и является неприкрытым оскорблением. Неудивительно, что Александра Павловна почти всю беременность провела в слезах.