Принцесса Володимирская - стр. 62
А между тем он помнил хорошо, что тревога, которая была в душе его, не позволила лечь спать. Теперь при воспоминании об этом чувстве, которое совершенно исчезло, он невольно пожал плечами.
Старая графиня, узнавшая тоже о ночном происшествии, тотчас же собралась проведать отца Игнатия. Она вошла к нему взволнованная, но через несколько времени вернулась к себе совершенно спокойная.
Более всех была встревожена Людовика. Как только она узнала, что отец завтракает, она тотчас послала просить позволения прийти.
Граф понял причину.
– Ей, верно, уже передали, – подумал он.
И он приказал сказать дочери, что сам тотчас будет у нее.
– Верно, мое ночное посещение тебя встревожило? – С этими словами вошел он к ней. – Тебе передали, что я приходил ночью?
– Да, конечно.
– И ты не можешь понять, почему, зачем я приходил?
– Да, меня беспокоит это.
– А между тем беспокоиться нечего. Я так заработался, что потерял полное сознание о времени, я вообразил себе, что еще очень рано, и хотелось с тобою побеседовать. И только придя в твою приемную, увидел, что уже полночь, и, сконфузившись, отправился назад.
Граф говорил совершенно естественным шутливым тоном и весело смеясь, но в голосе его было что-то, заставившее Людовику почувствовать, что он лжет. Вследствие этого она встревожилась еще более, вместо того чтобы успокоиться.
Граф заметил это.
– Что ж, ты как будто не веришь?
Людовика подумала и решилась отвечать откровенно.
– Нет, не верю, положительно не верю. Мне что-то говорит, что это неправда.
Граф перестал смеяться, вздохнул и выговорил:
– Конечно, ты права. Я солгал, и неизвестно зачем. Вот если бы ты всегда была со мною так откровенна и искренна, то, быть может, и я был бы с тобою проще, правдивее. А сколько раз, я помню, приходилось мне с тобою лгать… и неизвестно зачем.
– Кто же в этом виноват, отец? Я сама часто думала, что мы здесь живем, как… не знаю как и сказать – как-то не так, как бы следовало, не так, как другие живут. Мы не родные, даже не друзья, а просто хорошие знакомые.
Граф подумал и вымолвил тихо:
– Да, это правда. Ну да теперь об этом нечего и говорить. Этой жизни конец.
И он собрался уже уходить от дочери, вспомнив о нескольких письмах, которые надо было написать.
– Ну, а правда так и останется. Я так и не узнаю, зачем вы приходили? – усмехнулась Людовика несколько принужденно.
– Да, забыл. Я приходил, потому что мне вдруг показалось, что ты больна.
– Каким образом? Почему?
– Не знаю сам, просто вдруг стало как-то тревожно на сердце, я и пошел.
– Но, стало быть, очень тревожно, если вы решились идти?
– Да, была минута тревоги, и я сказал себе, что, в сущности, ничего не стоит пройтись на другой конец замка, и пошел. Но когда я прошелся, пришел, то понял, что, перебудив твою прислугу, я только напугаю тебя, и отправился назад.
– Странно это! – выговорила Людовика и задумалась, опуская голову. – Странно! Всю ночь и я не спала, всю ночь была в такой же тревоге.
Граф рассмеялся совершенно добродушно и весело.
– Ну, стало быть, мы оба, и я, и ты, просто шалим: нам следовало бы получить хороший выговор и вести себя, как подобает разумным людям. Что касается меня, то я обещаю тебе, что более такая глупость со мною не случится.
Граф рассмеялся, расцеловав дочь, и весело пошел к себе.