Принцесса викингов - стр. 13
К тому, что должно сейчас произойти в крипте, Орм относился без трепета. Он еще не забыл, как и сам в походах иной раз забавы ради подбрасывал и ловил детей франков на острие копья. Любой отпрыск врага может вырасти воином, а мудрый Один не гневается, получая в жертву нежное мясо. Поэтому викинг спокойно наблюдал, как Снэфрид, взяв роскошный сосуд – христианскую чашу для причастия, всю в крупных самоцветах, – поставила её под отверстием в столе. Младенец уснул было на руках завывающей Тюры, но заплакал и засучил слабыми ножками, едва его раскутали и уложили на холодную поверхность жертвенного стола.
«Мальчик, – сухо отметила финка. – Сын, которого не пожелали послать мне боги».
Её сердце мучительно заныло от отчаяния и ненависти. Крик ребенка резал слух.
Словно тень летучей мыши носилась по крипте старая Тюра, творя в воздухе колдовские знаки, хриплым шепотом бормоча ужасающие заклинания.
Снэфрид отпустила концы покрывала, и оно медленно сползло к её ногам. Блестящая парча платья вспыхнула в свете свечей. Медленно, преодолевая раздражение, вызванное плачем младенца, она стала распускать шнуровку на груди.
– Орм, оставь нас! – неожиданно приказала она.
Великан повиновался. Снэфрид всегда гнала его в решающую минуту, и это его сердило. Ему страстно хотелось взглянуть, как происходит жертвоприношение, но финская ведьма не позволяла. Что ж, его награда не за горами: после тайных обрядов Снэфрид всегда бывала особенно чувственной, и еще сегодня он подомнет под себя это припахивающее свежей кровью ослепительное тело.
Когда он, выходя, приоткрыл дверь, вновь стал слышен истошный вопль нищенки. Снэфрид улыбнулась. Она не так глупа, чтобы оставлять свидетеля. На рассвете Орм подберет останки, а золотой, данный женщине, достанется ему за труды. Преданный, верный, как сталь, немой. Финка ощутила томительную дрожь, вспомнив, каково чувствовать на себе его тяжесть. Ролло куда легче…
– Ролло… – прошептала она. – Я всегда буду молодой для тебя.
Она сбросила через голову рубаху. Ребенок исходил хриплым писком. Отвратительный, багровый от натуги червяк!..
– Какое орудие подать, госпожа? – спросила Тюра, глядя на точеные бедра ведьмы с завистливой ненавистью.
– Трехгранный нож.
Твердая рукоять приятно охладила ладонь.
– О великая Хель! – зашептала Снэфрид. – Ты получишь сегодня свое, но меня не тронь. Я отдаю тебе это дитя, чтобы ты не зарилась на мою красу. Мое время еще не пришло, о владычица смерти. Идун, Идун, душа вечной юности, пусть сок твоих дарующих молодость яблок насытит кровь этого ребенка и войдет в меня!..
Она вознесла нож, на миг подняла глаза к потолку и хищно улыбнулась бессильному Богу христиан. Пусть глядит, если ничем не может помешать…
Короткий удар – и слабую жизнь оборвала сталь. Тонкий писк, короткая конвульсия – и хруст вспарываемой плоти и хрящей. Сердце еще билось, когда ведьма жадно впилась в него зубами. Чужая жизнь, душа, юная сила должны были войти в нее. Она верила в это, знала, что так и случится, и испытывала острое наслаждение. Нежное, сладкое мясо – его не сравнить ни с одним из изысканных яств. Плотный комочек чужого естества, дающий новую молодость… Внутренности младенца еще дымились в сыром воздухе крипты. Тяжелые капли мерно падали в драгоценную чашу под жертвенным столом…