Принцесса с дурной репутацией - стр. 20

– И что вас привлекло более всего?

– Повествования о путешествиях, об открытиях неизведанных земель, о приключениях великих капитанов и путешественников…

Лицо герцога Альбино поскучнело:

– Что ж ожидать от монастырской затворницы… Вероятно, поэзия не была вашим любимым чтением?

– Нисколько, – вздохнула я. – Хотя прочла очень много произведений поэтов прошлого и современности. Ваши стихи я тоже читала, герцог Альбино.

– А читали ли вы сонеты Дионисия Литанского?

– Да, – я кивнула. – Не могу сказать, что они произвели на меня неизгладимое впечатление.

– Отчего же? Что дитя вроде вас может понимать в поэзии и сонетах?

– Я и не понимаю, – пожала я плечами. – Я ощущаю. Поэзия – это математика, герцог, ритм, размер, граница, оковы. Настоящее стихотворение – это математическая формула или геометрическая проекция. Неумение соблюсти форму и точность губит стихотворение, оно становится мертвым. У мэтра Дионисия мертвые стихи, он совершенно не умеет обращаться с полифонией и тоникой.

– Ба! – герцог откинулся на бархатную спинку сиденья, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на уважение. – Да кто передо мной? Монастырская воспитанница или литературный критик? Где вы навострились так выражаться, милочка?

– Нас учили анализировать стихи на уроках изящной словесности, герцог Альбино, – молвила я снисходительно. – В нашем будущем нас ждало общество, где от нас ждали подобных знаний. Нас еще и учили писать стихи…

– Представляю себе!

– Но в этом нет ничего сложного, если помнить о математике.

– А как же полет мысли, вдохновение?

– Их всегда можно подчинить логике. По-моему, вдохновение выдумали те, у кого не хватает таланта логики и рациональности, герцог.

– Интере-есно… Я вот как раз читаю новый сборник стихов Дионисия Литанского и, как вы изволили заметить, весьма возмущаюсь. Не только полным неумением отличить анапест от дактиля, бедной рифмой и длиннотами. Чем больше я читаю, тем более мне кажется, что сей поэт – мучитель слов, заточивший их в застенок своего убогого мозга и терзающий их во имя собственного удовольствия и славы. Лучше б он стал путешественником!

Я хихикнула:

– Да, и на каких-нибудь Огненных островах, полных дикарей, его принесли бы в жертву кровавому божеству или просто зажарили на вертеле. Но тогда вам некого было бы критиковать, герцог Альбино!

– О, – махнул рукой герцог. – Таковые всегда найдутся. Ваше счастье, дитя, что вы всего лишь девочка, а не прославленный поэт современности. И вам не шлют ежедневно письма и посылки со сборниками стихов, рукописями и прочей белибердой, коей заполнена целая комната в моем замке. И увы, я не могу это просто отправить на растопку камина! Я вынужден все прочитывать и составлять мнение о каждом писаке, возомнившем себя поэтом.

– Но зачем вам столь тяжкое бремя, герцог?

– Его возложил на меня король, который, как известно, является почетным председателем Старолитанской литературной академии. Вообще-то, это его работа, но, разумеется, августейший не станет тратить на нее время. Он поручил сие мне, как первому среди первых. И сколь бы я ни ворчал, я все-таки несу это бремя с терпением – вдруг среди россыпи этих слов найдется что-то по-настоящему великолепное, талантливое, даже гениальное? Если это будет новый Овидий, Гораций либо…