Принц, его свита и Я - стр. 14
– Что они говорят?
– Анализы гораздо лучше. Реакция на лечение хорошая. Через неделю, наверное, будут говорить о выписке.
Да я и дольше готова это терпеть, мамуль. Даже ноги будто ватные. Он не взял меня за руку, и говорили мы про футбол. Но он пришёл! Ко мне пришёл, не просто так.
После того как я выскочила на улицу в костюме Красной Шапочки, я простыла. Так что каникулы я провела дома. И не было чувства, что я что-то упускаю, наоборот, я готова была болеть ещё долго, только чтобы не видеть никого.
Проблема, как я понимала, была не только в том, что я не прихватила нормальной одежды на дискотеку. У меня вообще не было нормальных, по их мнению, вещей. Войти в это сообщество в моих одёжках – нереально. Почему, интересно, у них такой ажиотаж насчёт шмоток? Атомная станция так, что ли, на них влияет?
Так я готова была на эту уступку, на этот их дресс-код. Я спросила родителей:
– Может, купим мне новой одежды?
– А с твоей что? – спросил папа.
– Да она какая-то детская.
– Ну а ты кто, взрослая? Рано о тряпках печься, – буркнул он.
Я попыталась объяснить, что просто хочу быть модной, но получила лишь все эти бла-бла-бла: не надо следовать стадному инстинкту, не по одёжке судят человека. Ну и коронный вопрос: «А ты вообще знаешь, как тяжело деньги достаются?» С папой разговор всегда короткий.
Мама сказала:
– Саша, давай вернёмся к этому разговору, когда я начну получать дивиденды.
– Какие дивиденды? – спросил папа. – Ты хотела сказать, убытки?
Это он припомнил маме её магазин. Мама со своей подругой ещё год назад решили, что будут торговать через интернет одеждой для младенцев.
– И что в результате? – спрашивал папа и сам себе отвечал: – Только потратились, а ничего не продали.
Они с мамой стали чаще в этом Сосновом Бору срываться друг на друга. Всё-таки есть в этом городе что-то губительное.
Вещи, которыми затарились мама с подругой, уже какое-то время лежали в бабушкиной квартире в Питере. Подруга, которая «взяла на себя маркетинг и продажи», к магазину быстро охладела, сказала: «Не до того мне». Ещё и потребовала, чтобы мама освободила её жилплощадь от своих вещей. Так что мама вдобавок потратилась на то, чтобы перевезти всё это барахло из Кингисеппа к бабушке.
– Вообще отлично, – съязвил папа, – теперь мы эту квартиру даже сдать не можем!
– Да если бы я была в Питере, я бы всё продала! – отрезала мама. – Да только я-то – здесь!..
– Ну да, ну да. Конечно, виноват я.
Каникулы были долгие. Никто из одноклассников не поинтересовался, почему я сбежала. Да ни у кого из них и телефона моего не было: зачем он им? Время сгустилось, текло медленнее, чем обычно. Я жила как в киселе. Родители почти всегда сидели по разным комнатам. Когда папа приходил со службы, то припадал к телевизору. Мама читала или раскладывала карты Таро, а когда звала всех есть, то выяснялось обычно, что отец уже перекусил и не хочет. «Вообще-то я могла бы женой профессора быть», – однажды тихо сказала мама, после чего родители двое суток вообще не разговаривали.
Негатив подпёр меня со всех сторон. С одной стороны – школа, в которой просто мрак; с другой – чужая холодная квартира, где вечно кислые предки. Я так и буду всегда одна в этом Сосновом Бору, так и буду всегда носить детскую одежду, пока не вырасту из неё. К одиннадцатому классу она, может, задушит меня, и я хоть перестану мучиться.