Приключения Одиссея. Троянская война и ее герои - стр. 17
Агамемнон окинул взглядом остров и пренебрежительно заметил:
– Небогатым царством владеет сын Лаэрта!
– Итака небогата и непривольна, – живо возразил ему Менелай, – но итакийцы могучи и смелы, и немногие народы имеют правителя, равного мудрому Одиссею Лаэртиду!
Агамемнон усмехнулся, а Паламед закусил губы: ведь это его обычно называли мудрым. Но, правда, ему трудно было состязаться в хитроумных выдумках с царем Итаки.
Нестор заметил раздражение Паламеда. Годы научили старого царя пользоваться человеческими слабостями. Он обратился к эвбейцу:
– Здесь нам очень понадобится твоя помощь, многоразумный Паламед! Одиссей несказанно хитер и увертлив, и если мы сами не изловчимся, то не добьемся его согласия, хоть он и давал клятву помочь Менелаю. Прошу тебя, напряги весь свой ум, следи за речами и поступками Лаэртида, чтобы вовремя ответить хитростью на хитрость.
Тем временем корабль обогнул маленький островок Астрею – скалу, торчащую из воды, – и перед глазами путников открылась спокойная гавань. Она вдавалась глубоко в остров и делила его на две части.
Гребцы свернули паруса и на веслах ввели корабль в бухту. В глубине ее, среди нависших скал, чернела пещера – грот Наяд.[21] Корабль встал на якорь поблизости от нее. Отсюда начиналась дорога в город, обсаженная серебристыми маслинами. Она огибала гавань, выходила к морю и подымалась затем от террасы к террасе, наверх, к городу. Цари сошли на прибрежный песок. Оставив своих спутников у корабля, они направились в город.
На широком дворе Одиссеева дома было пусто. Ни слуги, ни царские глашатаи не встречали именитых гостей. Цари помедлили немного и вошли в дом. В большой палате они увидели Пенелопу. Царица сидела над колыбелью маленького Телемака, закрыв лицо руками. Ее густые волосы были распущены в знак печали. Она даже не обернулась на шаги пришельцев. К ним подошел Полит, ближайший друг Одиссея. Он приветствовал их с видом человека, убитого горем. Менелай узнал его и спросил, встревоженный:
– Отчего вы все повержены в печаль, добрый Полит? Не случилось ли чего-нибудь дурного с Лаэртидом?
Полит ответил ему, вздыхая:
– Великое горе постигло нас, божественный Менелай! Боги помутили светлый разум Одиссея: безумный, он не узнает никого, не захотел даже взглянуть на своего возлюбленного сына. Он покинул свой дом и ушел в поле. Там он пашет землю и в безумии своем засевает ее солью. Он не слушает наших просьб и не хочет возвращаться домой. О Менелай, повелитель мужей! Если все вы пойдете к несчастному и попробуете позвать его с разумными увещаниями, может быть, вы отгоните от него ненавистную богиню Ату, лишающую людей разума и подвигающую их на безумные поступки!
Цари неуверенно взглянули друг на друга, и Менелай ответил Политу:
– Я не надеюсь на это, благородный Полит! Уж если сами боги простерли руку над Лаэртидом, умнейшим из смертных, сможем ли мы вернуть ему память и разум? Но пойдем в поле, взглянем сами на моего бедного друга.
И смущенные цари направились в поле. Еще издали они увидели Одиссея. Безумный царь усердно пахал землю; его загорелые плечи блестели от пота. Управляя рукояткой плуга, он с силой нажимал ногой на лемех, чтобы борозда была глубокой и ровной. Плуг тащили парой бык и мул. Кто бы мог усомниться, что Лаэртид лишился разума! Обычно в плуг впрягали пару могучих быков – если пахали целину; для земли полегче предпочитали пару быстроногих мулов. Но никто еще не видал мула и быка в одной упряжке! На краю поля запасливый пахарь приготовил большую корзину, как будто бы с зерном для посева. Но вместо зерна в корзину была насыпана серая, крупная соль.