Приключения двух дам очень бальзаковского возраста. Рассказы - стр. 9
Наконец очевидна связь личного мистического опыта В. С. Соловьева и с частью его описанного выше учения о внутреннем опыте, касающейся созерцания «сущих идей» вещей под действием «идеальных, трансцендентных существ».[36]Если мы обратимся к святым отцам, то найдем у них понятие, подобное соловьевским «сущим» идеям, с той разницей, что эти идеи есть «образцы», «предопределения», которые являются «волениями» Божьими. Так, прп. Максим Исповедник пишет, что «логосы сущих обычно именуются <…> благими произволениями Божьими; и они, хотя и невидимы, мысленно созерцаются [нами через рассматривание] творений».[37] Как объясняет святоотеческое учение о логосах В. Н. Лосский, логосы – это творческие идеи вещей, их «слова», которые содержатся как виды в роде – в Логосе, Боге-Слове.[38]
В. С. Соловьев, говоря о постижении сущих идей под действием трансцендентных, или идеальных, существ, на наш взгляд, был близок к учению средневекового западного философа, увлекавшегося, как и В. С. Соловьев, синтезом, – Иоанна Скота Эриугены (IX в.), который соединил в своей богословской системе восточные и западные элементы, совершив при этом, по словам В. Н. Лосского, «переложение учений греческих отцов на основе августиновской мысли».[39] Эриугена тоже представлял себе божественные идеи существами, тварными первоначалами, посредством которых Бог творит вселенную. Как далее комментирует этот момент В. Н. Лосский, Эриугена не чувствовал разницы между сущностью и энергиями.
Поэтому когда В. С. Соловьев говорил, что в мистической интуиции нам дается познание сущих идей посредством «трансцендентных существ», то этим самым он предлагал получать представление о сущности вещей вовсе не из области божественного мира (хотя он это и утверждал!), а из области мира «тонкой твари». Между тем идентификация разумно-свободных духовных существ в православной традиции осуществляется благодаря строгому церковному опыту, разграничивающему эти существа на демонические и благодатные. Но В. С. Соловьева это разграничение, видимо, не волновало. Поэтому гностические поиски, которыми увлекался ранний Соловьев, привели философа лишь к тому, что Н. О. Лосский называл опасными «фальсификациями общения с высшим миром».[40] Только в поздние годы философ стал соотносить мистические переживания, связанные с его учением о внутреннем опыте, с духовным опытом Церкви, и вносить существенные оговорки, что в этих переживаниях необходима «чистота нравственного сознания».[41]
В. С. Соловьев развивал свое учение о внутреннем опыте (или мистической интуиции), пытаясь применить его для построения системы метафизики. Он пытался увязать свое учение о мистической интуиции и софиологию с церковным учением о Боговоплощении, о Логосе и Боге-Троице. И хотя, как пишет Н. А. Бердяев, «Вл. Соловьев прежде всего верил в Христа, а потом уже в Софию»,[42] его синтетическая софиология, личный мистический опыт, а также учение о внутреннем опыте имели очень важный изъян – отсутствие связи с патристической традицией, с восточным мистическим богословием. Можно предполагать, что интерес к нему В. С. Соловьева именно в контексте учения о внутреннем опыте появился в поздний период творчества, что привело философа к новому – феноменологическому – переосмыслению своего раннего учения. Состоялось это в «Теоретической философии», где уже нет следов гностицизма и мистицизма, а есть изложенное феноменологическим языком учение о философском достижении цельного знания. Но это уже предмет отдельного разговора.