Приказано молчать - стр. 13
Когда нарушители идут – тогда другое дело, тогда глаза острей становятся, уши, естественно, – на макушке. А если месяц да другой никого, тогда как? Умом осилить можно, что любое затишье сменяется, как правило, бурей, только и ум настроению поддается.
Садыков, так тот вовсе про сон и про отдых забыл, все время сам на границе, чтобы наряды под своим карим, пронизывающим оком держать да еще и к своим друзьям, бывшим пограничникам и добровольным помощникам из местного населения, джигитам застав, наведываться чаще, понять с их помощью, что же происходит на участке, откуда ждать бури. Только никто толком не мог ничего прояснить. Пожимали плечами и аксакалы, задумчиво гладя бороды седые. И то верно: свеча не освещает свой низ.
И вдруг прорвалось – один за другим идут. С терьяком, с шелком, даже с коврами, навьюченными на ишаков. И началась эта круговерть на первую неделю прибытия на заставу Паничкина. Правда, никому и в голову не пришло хоть как-то связать эти два события. Пограничники рассудили так: активность не случайна, ждать еще каких-то неожиданностей вполне можно. И все. Никак не соотнесли активность контрабандистов с новым их товарищем по службе. Даже у опытного во всех отношениях начальника заставы и то подобная мысль не возникала. Он просто еще больше времени стал проводить в седле, а на боевых расчетах, не переставая, строго повторял:
– Замысел врага ясен: пускать и пускать ходоков, надеясь, что хоть кому-то удастся просочиться и предать важное сообщение скрытым врагам советской власти. В такой обстановке от нас требуется троекратная бдительность.
К Паничкину лейтенант Садыков относился уважительно: из вышестоящего штаба как-никак, да и на заставу служить сам попросился. Добровольно поменял кабинетное удобство на хлопотную и опасную службу. Когда же лейтенант Садыков увидел, что встретились Гончаров с Паничкиным бурно радуясь, будто и впрямь друзья закадычные, поручил Гончарову персонально опекать новичка, посылал их вместе в наряды, чтобы изучил Паничкин участок и втянулся в заставскую жизнь. Гончарову нагрузка эта дополнительная, но что поделаешь, раз надо, значит, – надо. Потому и старался.
Более Гончарова, однако же, старался сам Паничкин, будто старался в короткое время обогнать своего учителя по всем статьям, а на борьбу звал в любое свободное время. Даже после утомительного дозора, частенько не перекуривая, не блаженствуя на скамейке в курилке, предвкушая скорый сон, оголялись по пояс и становились в боевые позы. Один совсем невысокий, юркий, весь в мускулистых жгутах, другой дородный, но уже без прежней податливой сыроватости, хотя еще не атлетически жесткий – другим уже был Паничкин, во многом другим. Правда, коль скоро природа не наделила его ни силой, ни ловкостью, завидным бойцом он не станет, но постоять за себя, коли приспичит, сможет. Не играючи, короче говоря, боролся с Паничкиным Гончаров, хотя был куда сильней своего друга-противника. На явную пользу шли сеансы борьбы хлюпику-интеллигенту.
Вскоре Садыков начал выделять Паничкина, а уже через пару месяцев стал назначать дежурным по заставе – привилегия самых опытных пограничников. Младших командиров, в первую очередь, привилегия. Только в «карман» не посылал. Не верил, видимо, в силу духа баловня обеспеченной городской семьи. Часто стало так получаться: Гончаров – в секрет, Паничкин – дежурным. Когда же дежурил Гончаров, Паничкин дозором «мерил» какой-либо из флангов. На границу вместе они стали попадать редко, поэтому реже им удавалось побороться, но Паничкин продолжал тренировать себя пудовой гирей в спортивном городке систематически.