Приемыш черной Туанетты - стр. 18
– Понял ли ты, милый? – повторила она настойчиво. – Завтра этот господин купит «Эсмеральду»; у нас тогда будет пятьдесят франков, а пятьдесят франков хватит надолго. На обед сможем приготовить котлеты и салат, а старая Сюзетта будет опять приходить к нам на работу.
– Пятьдесят франков! Уверена ли ты, Дея, что у нас будет пятьдесят франков? – прервал ее отец, проявляя интерес к словам девочки. – В таком случае я смогу купить немного красок. У меня совсем кончился ультрамарин, да и розовой краски надо бы прикупить. Я начал раскрашивать несколько статуэток, а красок не хватает.
– Они будут у тебя, папа́! Я куплю их завтра же. У тебя теперь будет все, что только тебе нужно, – с гордостью говорила Дея.
– Все, что нужно? Ты думаешь, что это так? Так я могу купить книгу «Человек, который смеется» в издании Гашетта? Там превосходные иллюстрации, которые мне хочется скопировать.
– У тебя теперь будет все, что только тебе нужно, – с гордостью говорила Дея.
Дея опечалилась, и голос ее дрожал, когда она ответила:
– Я не знаю, папа́, я посмотрю, я спрошу в магазине на Королевской улице. Если не очень дорого, я постараюсь купить.
– Это издание стоит пятьдесят франков, – мечтательно промолвил художник.
– Но папа́, милый, мы не можем истратить все деньги на книги, когда у нас нет хлеба.
– Пятьдесят франков, пятьдесят франков! – повторял он жалобно. – И я не могу купить издание Гашетта!
– Купишь, но позже. Мы скоро разбогатеем. Слушай, папа́, что я скажу тебе: добрый господин, что купил «Квазимодо», – художник, но он пишет картины, а не занимается лепкой из воска. Он обещает платить мне, если я буду ходить к нему позировать для его картины.
– Но тебе нельзя ходить к нему, Дея, нельзя! – решительно воскликнул отец.
– Он будет платить мне, папа́, и я смогу купить книгу.
– Ну, если это даст возможность купить издание Гашетта, – то, пожалуй, можно пойти.
Дея отвернулась и слабо улыбнулась. «Бедняжка папа́! – подумала она. – Он готов согласиться на все за книгу Виктора Гюго!»
– Слушай, папа́, – продолжала она срывающимся голосом, взяв его длинную худую руку и нежно похлопывая по ней. – Не позволишь ли ты художнику прийти сюда посмотреть твои композиции? Он, может статься, и купит какую-нибудь, а ведь они стоя́т гораздо дороже, чем отдельные статуэтки. Можно ему прийти сюда и посмотреть их?
– Сюда, Дея?.. Сюда, в этот дом, где я погребен? Чужой – здесь! А я так хвор и убог! Нет, нет, дитя, ты безумна, ты безжалостна! Я никому не отворю дверей, кроме тебя! – И он беспокойно огляделся кругом, словно боясь, что чужие вот-вот ворвутся сюда.
– Ну, не думай об этом, милый, – старалась успокоить его девочка. – Он не придет сюда, если ты не хочешь. Я сама отнесу твои работы к нему. Ты упакуешь их хорошенько в корзину, а я отнесу.
– Ну, да, ты сможешь отнести мои композиции, а теперь я пойду работать.
С нервной торопливостью отец заправил лампу с темным абажуром, взял воск и инструменты и уселся за стол, поправив увеличительное стекло у глаза.
Он был высокого роста и хорош собой, несмотря на болезненный вид; лицо его было одухотворено, движения мягки и изящны, и в то время, как он бесшумно и ловко работал, Дея склонилась над столом и с гордостью нежно смотрела на него.
Сгустились сумерки, Дея тихо поднялась и, закрыв ставни, пошла в комнату отца; она приготовила ему постель, натянула сетку от москитов и поставила графин свежей воды на маленький столик у кровати.