Причастие - стр. 20

И та, не постеснявшись прихватить обе банки, по-кошачьи мурлыкнув: «Мерси», – быстренько скрылась за дверью.

Неужели, в самом деле, видела? Да нет, откуда? Или та проболталась, или сама догадалась. И потом, если даже Настя догадалась, этой пройдохе чего стоило? И что это на него, в самом деле, нашло? Сто раз проходил мимо прежде, не замечая, а тут словно с цепи сорвался. И он в очередной раз попытался свалить вину на Полину – ну вот чего молчит? ну вот чего?

И, чтобы стряхнуть всё это как наваждение, решительно поднялся, оделся, сбегал с ведром на колонку и стал наводить порядок.

За этим занятием его и застала мать. Разумеется, тут же, как и соседка, поинтересовалась, где Настя с Дашей, а когда он ответил, естественно, спросила:

– И чего стряслось?

Но он категорически отверг объяснения:

– Мама, мы разберёмся сами!

– Сами! Смотри у меня!

И тогда он для видимости возбухнул:

– Да что это, в самом деле, а! И учат, и учат! Прекратится это когда-нибудь или нет? Я что, дитя несмышлёное?

– Ну-ну, поговори ещё!

– Мама, с Новым годом тебя! Ты куда шла?

– К вам.

– К нам! Замечательно! Так проходи, мама, садись! Вина, извини, нет. Кончилось вино. И еда кончилась. Видишь, сковорода пустая? Но есть ещё вода, мама. Чай, кофе?

– Ничего не надо – сыта. Пойду. Обедать приходи.

– Мыться сейчас приду.

– Если есть чего постирать – приноси.

– Всенепременно, мама!

– Балабол!

А помыться действительно надо было позарез. Таким нечистым, даже сальным он, пожалуй, с последней белогорской гулянки себя не чувствовал. И теперь ему хотелось только одного – поскорее всю эту грязь смыть. А заодно и безобразие это хотя бы на время прекратить. По крайней мере, в пределах совхоза. А то, в самом деле, что люди подумают? И для реабилитации перед женой. За ним теперь зорко следить будут.

Ванна, контрастный душ, горячие пельмешки с горчичкой действительно взбодрили. Он бы и от стопочки не отказался, да родители не предложили, а сам он из благоразумия поостерёгся попросить.

Поднявшись из-за стола, казалось бы, на минутку прилёг в зале на диван и незаметно уснул.

Проснулся от сотрясения – за Маришей нарядный жених зашёл. Валерка. Бывший одноклассник, а теперь непотопляемый штурман Волжского речного пароходства. На конец января уже и свадьба была назначена. Поэтому вёл себя Валерка как хозяин, впрочем, и раньше не особо церемонился, да и родителей дома не было – ушли к отчимовой родне. Присев на диван, спящего шурина, как лежачую корову, без всяких яких Валерка огрел могучей дланью по спине:

– Спишь!

Павел вскочил как ошпаренный. Ничего не понимая спросонья, спросил:

– Куда это вы?

– Здрасте! На бал к тебе! Вставай давай! Играть нам будешь!

– В такую рань?

– Маринк, он у вас чё, недоношенный? Рано, говорит! Хех! Проснись – половина девятого на серебряных!

– Серьёзно? Ну-ка? Точно. Всё, встаю.

– Вот клоун!

Одеваясь, по заведённой привычке над незатейливым зятем подтрунивал:

– И что бы я без тебя делал, не представляю? Ну вот всегда ты во время. Ну никуда с тобой опоздать нельзя.

– Смейся-смейся!

– Кроме шуток. Когда на танкере покатаешь?

– Когда лёд сойдёт.

– А ледоколом нельзя, что ли?

– Каким ещё ледоколом?

– Как это? Атомным. Имени Ленина. Что, не умеешь на таком?

– Маринк, он у вас чё, с приветом?

Павел усмехнулся, перед вынутым из старого трюмо и прислонённым к стене в прихожей большим зеркалом надел ондатровую шапку, застегнул доверху молнию на сшитом в конце последнего сезона и до сих пор не утратившем товарного вида цигейковом полушубке и вышел.