При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века - стр. 25

. Таким образом, Молине утверждает идею о высшей власти каждого правителя в своем государстве, что, несомненно, было важно для герцогов, как и для любого другого монарха. Эти строки автор писал еще в бытность свою официальным историком Карла Смелого.

Поворот в отношении империи и императора произошел в бургундской политической мысли после поражения при Нанси и гибели Карла Смелого. Оказавшись перед лицом французской агрессии и неспособности бургундской элиты противостоять ей, хронисты именно в союзе с Габсбургами увидели возможность сохранения независимости от французской короны. Особенно отчетливо этот поворот заметен в хронике Молине, чьи доводы в пользу высшей власти герцога мы только что приводили, причем некоторые его аргументы схожи с риторикой защитников идей универсалистской монархии[142]. Уже в описании осады Нейса Молине сетует на враждебную политику Карла по отношению к императору, призывая первого взять в руки оливковую ветвь вместо копья и следовать примеру отца, который, по словам хрониста, «очень любил Святую Империю»[143]. Чем более усугублялась ситуация в войне с французским королем, тем более часты становились панегирики в адрес Фридриха III и Максимилиана. Император теперь представлялся единственным верховным правителем на земле подобно Богу на небесах, он являлся «отцом отцов, царем царей, сеньором всех сеньоров»[144]. Иными словами, постулируется уже совершенно чуждая периоду правления и Филиппа Доброго, и Карла Смелого идея о том, что власть императора Священной Римской империи распространяется на все государства, в том числе и на Бургундское, и даже на Французское королевство. В хронике Молине очень ярко выражена надежда на то, что бургундские земли будут спасены в случае брака единственной наследницы герцога и Максимилиана. Сцену встречи послов императора с Марией Бургундской историк представил как библейский сюжет Благовещения. Марии сообщается, что император соблаговолил дать ей в мужья своего сына, и от этого брака родится ребенок, который избавит ее народ от смертельной опасности[145]. Здесь важны не только аналогии между людьми и библейскими героями, но также и то, что подданные Бургундских герцогов предстают как «избранный народ», который предназначается Богом через его земного наместника к спасению.

Возвращаясь к идее о божественном происхождении власти герцога, нужно отметить, что оно предоставляло особые полномочия государю по отношению к своим подданным, способствуя становлению теории об особом статусе герцога, о его абсолютной власти над подданными. Не отказываясь от преимуществ, приносимых концепцией сакральности власти государя, герцоги черпали и из других источников те аргументы, которые позволили бы укрепить их положение внутри государства. Одним из них стало римское право с его идеями о верховенстве правителя, который объявлялся источником всякого закона, отождествляемого с его желанием. Однако римское право оказалось противоречивым орудием, дававшим аргументы и противникам подобного усиления позиций монарха. Тем не менее на стороне последнего выступали библейские установки на ответственность за подданных, преобразованные в тезис об обязанности государя защищать «общее благо», что делегировало ему особые полномочия, которыми он пользовался для соблюдения общественной «необходимости», «пользы» (впрочем, эти же идеи обусловили укоренение мысли об ответственности правителя за судьбы подданных)