Прежде, чем их повесят - стр. 21
– Наставник Глокта… – Харкер откашлялся. – Вас ждет лорд-губернатор и городской совет.
– Пусть еще немного подождут. Меня интересует исчезновение наставника Давуста. Любопытно, насколько вы продвинулись в расследовании, – объявил Глокта и мысленно произнес: «Будет крайне неприятно, если нового наставника постигнет та же участь».
Инквизитор нахмурился.
– Э-э… подвижки есть. В деле замешаны туземцы, тут и гадать нечего. Они постоянно плетут заговоры. Несмотря на предпринятые после восстания меры, многие по-прежнему не желают знать свое место.
– Поразительно!
– Поверьте, так и есть. В ночь, когда исчез Давуст, в его покоях находились три слуги-дагосканца. Я их сейчас допрашиваю.
– Что-то выяснили?
– Пока, к сожалению, ничего. Они упрямы, как мулы.
– Тогда давайте допросим их вместе.
– Вместе? – Харкер облизнул губы. – Наставник, я не знал, что вы пожелаете допросить их сами.
– Теперь знаете.
В недрах скалы, вопреки ожиданиям, оказалось так же жарко, как и в раскаленном солнцем городе. Даже хуже: на улице хотя бы веял легкий милосердный бриз. В коридоре было тихо, безлюдно и душно, словно в гробнице. Свет факела в руках Витари отбрасывал на стены зыбкие тени, позади быстро сгущалась тьма.
Остановившись у окованной железом двери, Харкер стер с лица крупные капли пота.
– Должен предупредить вас, наставник, с подозреваемыми пришлось действовать довольно… жестко. Жесткость в нашем деле – лучшее средство, сами понимаете.
– Я и сам, если необходимо, действую жестко. Не волнуйтесь, я не впечатлительный.
– Отлично, отлично…
Ключ скрежетнул в замке, и дверь распахнулась; в коридор хлынул омерзительный запах гнили и неисправной уборной. Камера была крошечная, без окон, с низким потолком, под которым толком не выпрямиться. Плюс убийственная жара и тошнотворная вонь. Глокте вспомнилась камера, расположенная еще южнее, в Шаффе, в недрах императорского дворца.
«Где я на протяжении двух лет задыхался в непроглядной тьме, выл и царапал стены, ползая в собственных нечистотах…»
Глокта аккуратно потер задергавшийся глаз.
Один узник – с переломанными ногами, весь в почерневших синяках – вытянувшись лежал лицом к стене. Другой был подвешен на запястьях к потолку: колени касаются пола, спина содрана до мяса, голова безжизненно свешивается на грудь. Витари, наклонившись, тронула одного из них пальцем.
– Мертв, – просто сказала она и перешла ко второму. – Этот тоже мертв. Причем давно.
Мерцающий свет факела озарил третьего пленника. Точнее, пленницу. Та была жива.
«Едва жива», – заметил наставник.
Ее руки и ноги сковывали цепи, глаза и щеки запали от голода, губы потрескались от жажды; несчастная судорожно сжимала в руках грязные окровавленные тряпки. Прикрывшись рукой от света и что-то невнятно бормоча на кантийском наречии, она попыталась забиться еще глубже в угол.
Глокта нахмурился: «Как же, как же, помню… Хуже тьмы только свет. Свет означает допрос». Глаза под дергающимися веками скользнули от изувеченных трупов к перепуганной девочке; от напряжения, жары и вони кружилась голова.
– Ничего не скажешь, уютное местечко. И что вам поведали узники?
Зажимая ладонью рот и нос, Харкер неохотно вошел в камеру, за его плечом маячил здоровяк Иней.
– Пока ничего, но я…
– Ну, от этих двух вы уже точно ничего не добьетесь. Надеюсь, они подписали признания?