Превращения Арсена Люпена - стр. 68

В конце концов, каким бы мучительным ни был этот сон, Раулю д’Андрези удалось распознать некоторые свои ощущения – так по вспышкам света на темных стенах определяют, что туннель скоро закончится. Ощущения показались ему приятными. Это были, без сомнения, сны – сны, в которых его мягко убаюкивал какой-то ровный, неумолчный гул. Один раз ему удалось поднять веки, и он увидел прямоугольную раму картины, холст в которой двигался, разворачивая все новые и новые пейзажи: яркие и темные, залитые солнцем или тонущие в золотистых сумерках.

Теперь ему было достаточно протянуть руку, чтобы взять еду. С каждым днем он все больше ощущал ее вкус. Еду сопровождало ароматное вино. И казалось, что вместе с ним в его жилы вливается энергия. В глазах исчез туман. Рама картины превратилась в открытое окно, в котором проплывали холмы, луга и деревенские колокольни.

Ныне он находился в другой, совсем маленькой комнате, в которой – он был уверен – ему уже приходилось жить. Вот только когда? В ней остались его вещи, белье, книги.

К стене была приставлена лестница. Рауль чувствовал себя достаточно сильным, чтобы ею воспользоваться. Сказано – сделано. Он приподнял головой люк в потолке, выбрался наружу и оказался под открытым небом. Слева и справа протекала река. Он прошептал: «Баржа „Ветреница“… Сена… Холм Двух Влюбленных…»

Рауль сделал несколько шагов.

Жозина была здесь, сидела в плетеном кресле.

Он не заметил, как весь его гнев, все негодование смыло волной нахлынувшей страсти. Да и чувствовал ли он когда-нибудь гнев и желание взбунтоваться?!. Нет, все потонуло в нестерпимом желании сжать ее в объятиях.

Враг? Воровка? Может, преступница? Нет. Просто женщина. Прежде всего – женщина. И какая женщина!

Одетая, по обыкновению, скромно, она прикрыла голову тончайшей вуалью, делавшей матовыми ее блестящие волосы и придававшей ей несомненное сходство с «Мадонной» Бернардино Луини. Обнаженная шея словно бы светилась, тепло и нежно. Тонкие руки лежали на коленях. Она задумчиво смотрела на холм Двух Влюбленных. И казалось, что нет больше на свете такого чистого, такого мягкого лица, осиянного непостижимой улыбкой, которая дарила ему необыкновенно глубокое и загадочное выражение.

Рауль уже почти коснулся ее, когда она его наконец заметила. Жозефина слегка покраснела и опустила глаза, скрывая за своими длинными каштановыми ресницами несмелый, блуждающий взгляд. Ни одна девушка на свете не могла бы проявить больше стыдливости и простодушного страха при полном отсутствии жеманности и кокетства.

Его это тронуло до глубины души. Она страшилась их первой встречи. Что, если он захочет ее оскорбить? Бросится на нее с кулаками, будет говорить ужасные вещи? Или отвернется с презрением, хуже которого ничего нет? Рауль дрожал, как ребенок. В этот миг для него ничего не имело значения, кроме того, что во все времена имеет значение для любовников: поцелуй, сплетенье рук, слияние дыханий, безумие пожирающих друг друга взглядов и губы, изнемогающие от сладострастия.

Он упал перед ней на колени.

Расплата за такую любовь – молчание, и они оба на него обречены. Даже когда уста говорят, звуки речи не нарушают мрачной тишины потаенных мыслей. Каждый погружен в собственные размышления, не участвуя в жизни другого. Надежда на откровенный разговор, которого алкал Рауль, чтобы излить душу, становилась все более призрачной.