Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах - стр. 50
Первое, что он сделал, взглянув на заголовок, где в осуждающей форме фигурировала фамилия Соляника, дернул себя за пальцы левой руки.
Мы с Кимом переглянулись. Дальше – хуже. Потеребив небрежно страницы рукописи и приложенного к ней досье, он глянул куда-то мимо нас и выдал свое сакраментальное: «Это глазами надо посмотреть».
Два следующих дня ни я, ни Воронов к этой теме не возвращались. Сахнину, который не вылезал из редакции, курсируя между рабочим отделом, секретариатом и моим кабинетом, в ответ на его приставания мычали что-то невразумительное.
На третий день Юра после появления в редакции тут же зашел ко мне и изящным движением длиннопалой руки бросил, как козырную карту в игре, рукопись мне на стол:
– Надо готовить к набору.
– Будем печатать? – поглупев от радости, спросил я.
– Меня это не смущает, – и это была вторая коронная фраза Ю. П., которой отнюдь не всегда завершалось его намерение «глазами посмотреть».
Как только он ушел к себе, я вызвал Кима…
Дальше все шло по хорошо знакомому сценарию.
Пока рукопись, как гусеница в бабочку, превращалась сначала в гранки, потом в верстку, потом в «стояк» на полосе и, наконец, в статью очередного номера, выпущенного тиражом под десять миллионов, этаж, где тайное вмиг становилось явным уже в силу специфики производства, жил задержав дыхание. Кое-кто опасался, что главный может в последний момент передумать; другие беспокоились, что запущенную машину остановит или притормозит под любым предлогом какой-нибудь чиновник из большого или малого ЦК, куда, в соответствии с установленным порядком, направлялись планы очередного номера.
Больше всего опасений связывали с уполномоченным Главлита, и он-таки действительно потрепал нам нервы. Но не по существу, а по мелочам – в заботе, чтоб не раскрылась какая-нибудь государственная тайна, связанная с таким деликатным делом, как промысел китов. Мы с завидной покладистостью убрали пару цифр, против которых он возражал.
По выходе статьи – с одной стороны, шквал читательских откликов в нашу поддержку, а с другой – казенные звонки. Сначала с Украины, а потом и со Старой площади, к которой и апеллировал напрямую разъяренный Киев. Постепенно нам становилось все яснее, какой змеюшник мы разворошили.
Фактически ход событий вокруг этой публикации «Комсомолки» не раз был описан участниками их с обеих сторон. Мне бы хотелось дать нечто вроде их психологического рисунка.
Это при Ельцине власть сделала открытие, что самый надежный способ реагировать на критику и обличения в СМИ, если даже они непосредственно касаются чести и достоинства высших лиц в государстве, – не обращать на них внимания.
В ту же пору партийные и советские бонзы страдали другой болезнью – каждое слово критики, касавшееся их епархии, будь это завод, институт, колхоз, район или целая Украина, – они воспринимали как личное оскорбление и очертя голову бросались опровергать критику и преследовать критиканов.
К этому мы привыкли, это было как бы условиями той игры в кошки-мышки, которую мы беспрерывно вели со своим сановным читателем – коллективным и индивидуальным.
Но тут был случай особый. Соляник с его флотилией был «священной коровой» украинской партократии. Торговая марка республики. Тесные и не только моральные узы связывали капитан-директора с партийным руководством Одесской области и с самим ЦК КП Украины, во главе которого стоял выходец из «днепропетровской мафии» Шелест. Сидя в Москве, эту пирамиду увенчивал ставший председателем Президиума Верховного Совета СССР Подгорный. Вся эта махина теперь обернулась против нас, закономерно ища поддержки у генсека, который, как известно, был той же днепропетровской группы крови.