Преломление. Обречённые выжить - стр. 4
Понапрасну мы обрастаем мохом ненужных вещей, которые когда-то казались нужными и даже необходимыми и которым мы придавали особое значение? С годами всё становилось лишним, обременительным, а выбросить не хватало мужества. Так и живём, пока после нас не придёт новый хозяин и не выметет всё под метлу. Может быть, только гантели с эспандером остаются нужными. Да ещё намоленная икона, которая в последний день сможет стать проводником на пути к Богу.
А помнишь наши увлечения?
Я был последователем и ярым адептом Поля Брега. Он ходил по рукам в машинописном варианте и считался самиздатом. Его советы по исправлению человеческой природы путём временного отказа от пищи и выработки здоровых привычек производили впечатление на советского человека.
Сам Брег был примером абсолютного здоровья и долголетия. Ходила легенда, что, дожив до 94 лет и занимаясь сёрфингом, он неудачно скатился с очередного гребня волны – и доска прихлопнула его как муху. Следуя его системе, свои голодания я доводил до недельной изнуриловки. Вместо пищи – вода. Реже соки. Худел, очищался, почти летал.
А ты подсел на Малахова. «Уринотерапия» была твоей настольной книгой. Вместо Библии. Думал найти Истину: утром стакан тёплой мочи из своего личного крана, вечером – то же и – каждодневные растирания недопитой уриной. Ты тогда по вечерам учился на «бухгалтерском учёте» в одном заштатном ленинградском институте, каждый день три часа на дорогу туда и обратно – не для слабаков! Экзамены сдавал не готовясь. Учуяв запах урины, преподаватели отпускали тебя почти сразу – без лишних вопросов. При этом больше трояка не ставили. Но тебе больше и не надо было.
Ты хотел выбиться из работяг в инженера. Думал – белая кость. На заводе тебя держали почти за Кулибина, на деле же вышло – одни бумажки. И после института ты стал Акакием Акакиевичем в конторе Лесного порта. Зарылся в накладных и циркулярах не хуже гоголевского коллежского асессора.
В те времена с Малахова ты перекинулся на Бутейко. Первый не оправдал твоих ожиданий. Теперь везде, где бы ни находился, ты стал умерять своё дыхание – сдерживать вдох и увеличивать выдох. Для большего эффекта обматывая свою накачанную эспандером грудь длинным банным полотенцем, чтобы уменьшить вдох до минимума. Обмотанный «пеленами» напоминал мне воскресшего Лазаря: почти не дышал, не глядел по сторонам, был сосредоточен на себе.
Что ты искал, я не знаю. Наверное, просто не хотел заболеть какой-нибудь неизлечимой болезнью. Бутейко довёл тебя почти до астмы. Временами ты стал задыхаться. Бросил систему. Размотал полотенце. А потом прочёл где-то, что это был обычный переходный криз. Стоило его пережить, и можно было бы дышать не лёгкими, а кожей. Согласись – это прямой путь к бессмертию.
Но возвращаться к Бутейко ты не стал. Его место занял Порфирий Корнеевич Иванов. Закаляйся как сталь! Каждодневные обливания холодной водой, ходьба босиком по снегу и голой земле. Ты ведь даже ездил к нему на Чувилкин бугор, на хутор Верхний Кондрючий принимать новую истинную веру в нового мессию, то бишь в самого Порфирия и бога его Паршека, которого он считал единородным отцом. А вместе они представляли святую двоицу. В свидетели Порфирий призывал Маркса-Энгельса-Ленина. Все думали, что Порфирий Корнеевич проживёт, как минимум, до 120 лет. Его последователи тоже рассчитывали на такое долголетие, но обманулись. Учитель прожил всего лишь до 85. Но и это неплохо. Всё-таки переплюнул своего предшественника доктора Мюллера. Не говоря уж про Маркса с Энгельсом.