Предпоследний крестовый поход - стр. 20

– Но эти люди говорили такие ужасные вещи о папе.

– В следующий раз запишите на диктофон. Жду вас завтра.

Обычно Бруно вели домой под руки. Обычно Бруно совершенно не заботился о своем господине. На службе он мог уйти по поручению, пропасть на пол дня и вернуться совершенно пьяным. Он съедал порцию консервов капитана или обменивал их на бутылку водки. Вместо стирки мундира, он просто опрыскивал его туалетной водой, вместо чистки сапог, просто выставлял их под дождь. Но теперь он нес капитана домой. Мария не спала. Плач Альберта был слышен во дворе. Окна были открыты.

Бруно затащил Ричарда по лестнице и скромно постучался.

– Господи! Вы подрались?

– Нет, он просто пьян. – отчеканил ответ Бруно.

– Слава богу! – Мария помогла затащить мужа в доме и уложила на диван.

– Надеюсь это не будет продолжаться до самого начала похода. Следи за ним.

– Клянусь, госпожа, буду выпивать все, что нальют вашему мужу. Я могу остаться если понадобиться помощь.

– Давай. Я постелю тебе на полу.

На самом деле Бруно не хотелось идти в казарму. Там всегда плохо пахло, воровали белье, а кровать могли вовсе сдать на металл. Пока Мария расстилала возле дивана матрац и одеяла, Бруно усыпил малыша Альберта.

– Я бы тоже хотел детей. Только дочку.

– Почему дочку? – спросила Мария.

– Выдал бы ее за богача. Или в монастырь отправил, она бы мне оттуда вино и еду воровала.

Мария рассмеялась.

– Не шумите. Альберт только уснул. Почему Альберт, а не Ричард? Отец капитана, дед, прадед, всех звали Ричардами.

– Это в честь моего дедушки.

– Слышал, назвать мальчиков в честь родственников жены плохая примета.

– Рич не верит в приметы.

Утро наступило поздно. Никому не нужно было спешить к построению. Ричард храпел, лежа на диване. Его сержант на полу. Его сослуживцы, кто под лавкой, кто во дворе пивной.

Хьюго спал в лучшей комнате при дворе, ходили слухи, что сам император отдал папе свои покои, как самые лучшие в стране. А сам, вместе с женой спал на конюшне. Сон был беспокойный. Хьюго снилась война, которую он никогда не видел. А не видел он ни одной. Проснувшись он провел специально для императора, его семьи и поданных утреннюю службу. Но после вчерашнего празднования объявления похода, многие не пришли. Загуляли на радостях. Сам папа тоже рад был бы проспать до обеда, но его вытащили из кровати, умыли, натянули на голову тиару, прямо из холодильника, потому, что папа тоже болел с утра головой.

Только к шести часам он пришел в себя и начал вспоминать, что именно было не так.

– Меня не тошнило?

– Нет, ваше святейшество. – кланялся пресвитер.

– На утреннем молебне я призывал убивать женщин и детей? По Матфею?

– Да. Но этого никто не заметил, ваше святейшество. – скромно улыбался пресвитер и поправлял платье папы.

– Нет так нет. А теперь я хочу отдохнуть перед дорогой.

Папа раскрыл окно и взглянул на хмурые сады. Деревья на отравленной земле росли хилые и скрюченные, как христарадники у вокзала. Они не выполняли своих функций, сокрытие от императорского взгляда, грязного Кельна. Берлин почти полностью был стерт с лица земли во время священного атомного огня и столицу перенесли сюда. Немцы вернулись к добыче руды и шахтам. Техники было мало, а топливо, то что католическая церковь не признала сжигалось просто так. На пути к столице, из окон поезда папа мог увидеть вагончики, в которых жили рабочие и шахтеры, увидеть грязных работяг, их детей и жен, что носят вместо обуви пластиковые бутылки, пришитые к подошвам носок. Мог увидеть ребятню, что собирает возле путей выброшенные консервы и окурки для своих родителей. Мог бы, но был занят разглядыванием каталогов с товарами железной дороги. По ним можно было приобрести игрушечную модель поезда, кружки, футболки и тапочки с надписью: «Национальная компания французских железных дорог.»