Предатель, я тебе не верю - стр. 31
Вытащила обе банки. В них за все годы накопилась весомая сумма. Я словно знала, что придёт день, когда они мне понадобятся, и продолжала складывать сюда часть всех денег, какие попадали в мои руки,
Достала свой подростковый рюкзачок со значком группы "Руки вверх" и положила в него обе банки, сумку с паспортом, смену белья и пони, мягкую игрушку Анжелики. Она с ней не расставалась. Странно, что игрушка оказалась в моей комнате.
Подошла к двери, голосов не было слышно, и я забеспокоилась. Они запросто могли заглянуть сюда, чтобы проверить сплю я, или нет. Оставалось только надеяться, что им сейчас не до меня.
Вытащила простыню, разрезала вдоль на три полосы, скрутила и связала в верёвку. Поняла, что коротковата и разрезала пододеяльник. Привязала связку к спинке кровати и, нажав на ручку, толкнула раму окна.
22. Глава 21. Странности
Рама не поддалась.
Виски тут же сдавило, а живот свело так, что всё внутри похолодело от ужаса.
В панике отрывочные мысли вопили "Это капец!", "Вот и всё!", "Мне никогда не удастся сбежать отсюда!"
Сердце бухало так, что я слышала в тишине его удары.
"Илона! Мать твою, соберись сейчас же!" – зло прошипела я той кисейной барышне, которая сейчас во мне заламывала руки в истерике.
Постаралась успокоиться и снова отвела ручку рамы в сторону. Только теперь дошло, что надо не толкать, а тянуть на себя. Дёрнула и… рама легко открылась!
"Вот видишь, к чему приводит паника", – проворчала я себе под нос и выкинула свободный конец связки в темноту. Не раздумывая, забралась на подоконник и, держась за самодельную верёвку, начала спускаться.
Когда-то, на занятиях физкультуры я легко взбиралась по канату до высокого потолка зала, а теперь, даже спускаясь, чувствовала себя неуклюжей.
Пыхтение сопровождалось мысленными нелестными эпитетами в свой адрес.
"Вот, чтобы понять, что ты превратилась в клушу, весь твой мир должен был рухнуть!" – зло выговаривала себе.
Понимала, что другая на моём месте, пожалела бы себя, проклиная вероломных злодеев. Но я почему-то на себя только злилась, ругая на чём свет стоит.
Едва ноги коснулись земли, отпустила верёвку, огляделась и побежала к калитке, по пути вспоминая, насколько та скрипит. Щеколду пришлось отодвигать очень медленно и также постепенно открывать дверцу. От каждого скрежета, пятки пронизывало коликами, и я в панике оглядывалась на дом. Свет горел в кухне. Если там тихо, то металлический лязг они могли услышать. Наконец, дверь отворилась настолько, что я смогла выскользнуть наружу. Закрывать не стала и, поправив лямки рюкзачка, побежала по дороге в сторону трассы.
Дождь прошёл, но влажность была стопроцентной.
Усмехнулась, что даже сейчас мелькают мысли, о том, что через полчаса буду похожа на пуделя.
Волосы от сырости вились и мне приходилось вытягивать их феном, а потом фиксировать лаком. В такую погоду папа любя называл меня овечкой. Я в детстве не понимала, что это обидное сравнение и дурашливо блеяла. А когда подросла, запретила так себя называть.
"Сейчас бы я млела от счастья, если бы он меня так называл... " – вздохнула я.
От бега сначала согрелась, а потом вспотела и расстегнула куртку. До трассы здесь было недалеко на машине, а пешком три километра надо было ещё преодолеть. Я переживала, что если не доберусь до Анжелики первая, Андрей предупредит свою тётку и та меня попросту не впустит.