Преданные и проданные. Триллер - стр. 27
После панорамы и осмотра издалека громады университета покатили на Ваганьковское. Там кое-кто положил купленные у бойких старушек букетики к памятнику великому актеру и поэту, получившемуся в бронзе злобным карликом с повисшей, наподобие автомата, гитарой. Сходили и к Сереже Есенину. Тому цветов досталось поменьше. После этого автобус вернул гостей столицы на Площадь трех вокзалов, именуемую официально Комсомольской. Вытряхнувшись из автобуса, перекусили пирожками, не поймешь с чем, и решили определиться с ночлегом. У Шизика был адресок, по которому покатили на такси в Измайлово. На последнюю двадцатку водитель накатал компанию по всему району, петляя среди обшарпанных «хрущоб». Наконец, вывернули к нужной пятиэтажке. Долго дербанили в двери со следами многочисленных взломов и замен замков, которую, в конце концов, открыл старик в голубых кальсонах, с выцветшими от пьянства глазами.
– Нам бы дядю Мишу. Говорят, у него можно переночевать по сходной цене, – обратился к открывшему Шизик.
– Я – дядя Миша, ответил старик. – Сколько вас?
– Нас – четверо.
– Где же я вас размещу? У меня всего одна комнатенка! – попытался закрыть дверь старик. – За пятерку в ночь с головы мне одно беспокойство будет!
– Подожди, дядя Миша! Мы тебе по двадцатке за ночь платить будем, а то – и по четвертному! – продолжал переговоры Шизик. – Не бойся! Мы – не графья какие-нибудь! На полу разместимся. Нам бы ночь перекантоваться. А тебе – полтинник будет. Плохо, что ли?
– Проходите! – нехотя пропустил дед. – Откуда будете?
– Из Казани мы, дядя Миша! – скороговоркой ответил Шизик.
– Сироты казанские, значит… Кушать, выпивать с дороги будете?
– Будем! – выставил Славка последнюю бутылку казанской самогонки. А вот кушать…
– Картошка у меня есть жареная… С вечера осталась… Сейчас я ее разогрею, – удалился на кухню дядя Миша.
Пока хозяин возился у плиты, компания развернула в пустом углу пару матрасиков и завертела головами, оглядывая пристанище. Обшарпанный стол, три разнокалиберных стула, сервантик, не иначе как извлеченный с помойки, топчан и железная солдатская койка ютились в комнатушке с грязными обоями. Любопытный Славка покосился на сервант. В нем с гранеными стаканами соседствовали фужеры из розового и голубого стекла. Стояла там и поблекшая от времени фотография с каких-то военных. Славка вгляделся. Два лица показались ему знакомыми. В это время вошел дядя Миша, неся большую чугунную сковороду с потрескивавшей от кипящего маргарина картошкой. Он достал из серванта стаканы и вилки из нержавейки. После этого принес из кухни буханку ржаного хлеба.
– По коням! – скомандовал хозяин, пододвигая с помощью Шабаки стол к топчанчику.
– Дядя Миша, что это за фотка у тебя в серванте стоит? – полюбопытствовал Славка.
– Да так… С войны она у меня…
– Два лица мне знакомы.
– Один – это я. Еще один – тоже тебе знаком. Это – Брежнев. А снимались мы в Новороссийске, после того, как город у немцев отбили.
– Ты и Брежнев? Не верится даже!
– Ладно! – прервал хозяин. – Давай, лучше, выпьем! Больной я нынче – опохмелиться надо!
Едва компания выпила по полстакана, как в дверь постучали.
– Алеша – это – сосед мой, – сказал старик и пошел открывать.
Он о чем-то шептался в прихожей с пришедшим. Компания поутихла и ждала, пока в комнату не вошел мужичок лет сорока с рыжими бровями и карими, словно буравчики, глазами. Он придирчиво оглядел компанию.