Пражские сказки - стр. 16
Нет, определенно Тихомиров владеет какой-то тайной техникой гипноза: обычно Даша о таких вещах с актерами не трепалась. Польстить, подбодрить, сказать «красавец», отпуская на волю с заветного стульчика, – это всегда можно, это им необходимо, как вода. Если не чувствуешь человека, не понимаешь, зол он или радостен, устал или полон энергии, ты ему не поможешь. А задача гримера, как Даша ее понимала, – именно помочь. Актер видит свое изменившееся лицо в зеркале и может легче войти в роль. Он знает, что с глазами все в порядке, и ему это не мешает играть. Не только режиссер сказал, что все идет нормально, но и девочка-гримерша глянула восторженными глазами и обронила нечто ободрительное – и появляется дополнительный кусочек силы, который потом, благодаря магии пленки, вытягивает любую сцену. Это начинаешь чувствовать хребтом, если к такому расположен, а если нет – в определенной профессии тебе делать нечего. Под актерскими эмоциями Даша поворачивалась, как флюгер, туда, куда ветер дул, чтоб на пользу шло; но ее личные переживания и мнение всегда оставались за кадром.
– Как это вы меня раскусили, – сказал Матвей и улыбнулся; на щеках его тут же появились еле заметные ямочки, и Даша, глядя на них, автоматически подумала, что надо в паре мест эти участки подчеркнуть. Там, где Матвей улыбается по сценарию, на солнце смотрит. Оператор возьмет крупный план – девушки потом растают. Ямочки, да.
– Кусать положено вам, – отшутилась Даша. – Клыки не жмут?
– Нет, отлично сделаны. И вы прекрасно гримируете, я рад, что Мария Ивановна назначила именно вас. Она сказала, вы не должны были ехать, вместо кого-то другого полетели?
Невинное замечание словно обдало Дашу холодом. Ах да, Матвей ничего такого не имеет в виду: откуда ему знать о противоправных деяниях на пару с Казимиром? Ответила она спокойно:
– Да, мы поменялись… Вам понравилась экскурсия?
– Полезно.
– Но в меч вы все равно не верите?
– Верю, что в опорах могли замуровать какое-нибудь железо с сакральным смыслом, однако водяной реальнее.
Даша засмеялась, потом все-таки спросила нерешительно:
– Я вам не надоедаю? Если что, вы скажите…
– Даша, – прервал ее Матвей, – послушайте, давайте договоримся. Я не волшебник в голубом вертолете, а парень-сосед с лестничной клетки, ладно? Такая у меня будет роль. Я не знаю, может, кто-то и любит, чтобы вокруг него трепетали, а я нет. Мне это мешает, не вы. С вами приятно поговорить, вы интересная девушка, – каким образом это может побеспокоить, скажите? Вы с соседом так же церемонитесь?
– Нет, но правила-то есть, – вздохнула Даша. Сосед, скажет тоже. – У нас с мамой соседи разные. Один алкоголик Прохоров, он запойный, но даже в запоях мирный. Когда он трезвый, я с ним обсуждаю мировые цены на нефть и падение курса доллара. Когда-то у него была фирма «в сто тысяч голов скота», как он сам говорит, а потом он спился и разорился. Он смешной и грустный, и кот у него такой же. Потом семья живет в двадцатой – эти с тремя детьми, шумные, вечный ремонт, и хорошо, что они стенку сверлят не нам, а Прохорову. А напротив живет баба Дуся. Про нее я рассказывать ничего не буду, потому что баба Дуся – собирательный образ всех бабулек с лавочки у дома. Она считает, что мы с мамой – проститутки и что Сталина на нас нет. Иногда ругается громко на лестничной клетке и подглядывает всем в глазки на дверях. Очень смешная.