Праздник Святой Смерти - стр. 16

Руки Барга, уж какие-то слишком нежные и ухоженные как для его коренастой фигуры, вдруг затряслись, как в припадке падучей. И он срочно спрятал их за спину, чтобы скрыть это.

Если бы в комнате вдруг появился кто-то посторонний, он никогда бы в жизни не понял, почему обыкновенная баночка с белым содержимым может вызвать такой ужас у взрослого человека. Но Бершадов это знал, и Барг – знал… А потому в памяти Игоря, как и в памяти Бершадова, который значительно лучше умел скрывать свои эмоции, сразу выплыла отвратительная сцена, где не последнюю роль играла такая же баночка, о чем было достаточно неприятно вспоминать.

Бершадов первым пришел в себя и с презрительной ухмылкой поставил стеклянную баночку на стол.

– Слизняк! Возьми себя в руки, – хмыкнул он.

Барг молчал. Он так и не смог заговорить…

Конец февраля… Труп девочки в белом… Его опознали буквально в течение часа…

Уже через десять минут после того, как Бершадов застрелил своего агента, дом наполнился его людьми – оперативниками и судмедэкспертами.

Для Игоря Барга все происходящее было чудовищным. Он никогда не думал, что можно вот так, просто, застрелить человека, и все это сойдет с рук. Конечно, было понятно, что это руки разные – Бершадову будет все нипочем, всем же остальным очень не поздоровится…

Но все равно – видеть воочию такое торжество беззаконности, как это все и назвалось и было таким, Игорю Баргу было страшно. И если раньше он просто боялся Бершадова, то теперь тот стал внушать ему какой-то вселенский, благоговейный ужас.

Впрочем, боялись Бершадова и все те, кто заполнил дом. Труп бывшего сотрудника НКВД запаковали в брезент и увезли с глаз подальше, а над трупом ребенка принялся колдовать судмедэксперт.

Бершадов же прямо перед собой, в ровную линию, построил оперативников, приехавших из Одессы, и произнес спокойным, но твердым голосом:

– Я хочу знать, кто она. В течение часа. Повторяю: на установление личности – час.

После этого оперативники буквально растворились в воздухе. Барг забился в какой-то угол и не видел, а услышал, как Бершадов подошел к судмедэксперту.

– Возраст – пять-семь лет. Не старше семи… – начал было эксперт, но Бершадов тут же его перебил:

– Почему от трупа так разит чесноком? Это ужин или яд?

– Яд, – несколько растерявшись, но твердо ответил эксперт. – Причина смерти – яд. Судя по всему, ей дали его с чем-то сладким – с конфетой или с печеньем. На губах – сахарный сироп.

– Какой яд? – На лице Бершадова вообще не отражалось никаких эмоций, даже когда он смотрел на труп ребенка.

– Затрудняюсь сказать, – замялся судмедэксперт. – Тут у меня есть несколько предположений. Очень странные раны на коже. Более точно скажу после вскрытия, когда сделаю анализ.

– Она была изнасилована? – продолжал Бершадов.

– Нет. Насилия не было. Как и синяков, ссадин на теле, – покачал головой эксперт.

– Что насчет одежды?

– Явно с чужого плеча. Судя по всему, ее одели после смерти. Платье немного мало, поэтому его разорвали на спине. Оно вообще очень странное… Натуральный шелк… Это дорогой материал. Модницы платят за него большие деньги. Непонятно, зачем вот так – надеть и разорвать…

– Ритуал? – Похоже, сам у себя спросил Бершадов. – Оно похоже на свадебное?

– Возможно, – вздохнул эксперт. – Но это ведь может быть связано и с первым причастием. У католиков, например, есть такая традиция. Поскольку это ребенок, такая версия кажется мне более вероятной, чем свадьба… Первое причастие, белое платье как символ невинности…