Праймашина - стр. 42
– Я перепроверил заклинание и убежден, что ошибки нет.
– Ты великий маг, Эларио, но наши последние неудачи связаны не с твоими ошибками, а с тупостью ученых.
– Они не тупые, Агата, просто среди них нет такого же гения, каким был Безвариат.
– Не нужно вспоминать это имя.
– Мы всегда будем его вспоминать.
Они стояли у порога, готовились к последнему эксперименту, в успех которого верили все, но Сотрапезник сломался, бросился на скалы, успев перед смертью что-то изменить в сложнейшем механизме Праймашины. И лишь сейчас кобрийские ученые осторожно заявили, что неисправность, возможно, устранена.
– Я до сих пор не понимаю, что толкнуло Безвариата на предательство, – вздохнула Агата.
– Он перестал верить, – пожал плечами адорниец.
– Он был ученым, он принял идею Праймашины как вызов своему мастерству и должен был довести дело до конца.
– Он перестал верить, – повторил Эларио. – Не в себя, а в наше дело. Когда он понял, что Праймашина изменит мир, то испугался последствий.
– А ты?
– Я – лорд, – с гордостью ответил Хирава. – Я тщательно обдумываю свои решения, а после иду до конца.
– Наверное, поэтому я тебя и люблю.
– У меня много других достоинств, – напомнил адорниец.
– И каждое из них заставляет меня трепетать.
Эларио увидел то, что хотел видеть – искренность, а потому самодовольно улыбнулся и вновь поцеловал Агату.
Сумрачный коридор, стены которого представляли собой грубо отесанную скалу, вывел их в обширный подземный зал, вырубленный рядом с прайм-озером и полностью отданный под уникальный механизм, строительство которого продолжалось три долгих года. Леди Кобрин видела его сотни раз, иногда он ей даже снился, но всякий раз, оказываясь здесь, Агата задерживалась у входа и внимательно, с надеждой и гордостью оглядывала свою Праймашину.
Свое будущее.
И будущее всего мира.
Огромный зал, ярко освещенный многочисленными прайм-светильниками, был полностью уставлен шкафами, внутри которых находились хитроумные устройства, и открытыми механизмами, слишком большими, чтобы спрятать их под кожух. В установленных над мощными нагревателями медных чанах пузырились разноцветные растворы – ученые готовили смесь для эксперимента. Некоторые из чанов оставались открытыми, над ними клубились облака пара, из остальных, закрытых, смесь подавалась в перегонные кубы или осадители, чтобы последовать дальше, вновь смешиваясь и вновь разделяясь. А потому по всему залу были проложены трубы – для чистого прайма, что подавался из озера, и смеси, финальное смешивание которой происходило в шести металлических баках и одной гигантской прозрачной колбе, установленных в центре зала.
Восемь труб сходились в крышке большого стеклянного куба, внутри которого располагалась напоминающая пятиконечную звезду конструкция, к лучам которой был привязан обнаженный мужчина.
Жертва. Главный аккорд придуманного Хиравой и Сотрапезником делания.
Пол у куба отсутствовал, под ногами несчастного уходил вниз раструб толстенной трубы, соединенной с объемистой цистерной.
– У нас все готово, леди Кобрин, можно начинать.
Иероним Вик, руководитель группы ученых, что жили при Праймашине уже три года, изрядно нервничал: то и дело потирал потные ладони и старательно отводил глаза, не рискуя встречаться с Агатой взглядом. До смерти Безвариата Иероним выглядел молодцом: превосходный исполнитель, умело и в точности реализующий замыслы гения. До смерти Безвариата претензий к Иерониму не было, но теперь… Теперь несчастный Вик нежданно-негаданно превратился в ответственного за конечный результат руководителя, и блеск его изрядно померк.