Правила одиночества - стр. 9

– Я не представился, – сказал Караев, – меня зовут Ислам Караев.

– Джафарова Севинч, – в свою очередь произнесла женщина, – спасибо, что уделили мне время.

– Не стоит благодарности, собственно говоря, вам трудно отказать.

Севинч взметнула на него удивленный взгляд.

– В манере разговора, в жестах, непонимание отказа, качество присущее людям обладающим властью. Так директор не понимает, почему рабочий отказывается от сверхурочной работы.

– Но я не обладаю властью. Я журналистка.

– Это генетическое, видимо.

Севинч улыбнулась.

– Если вы не против, давайте приступим к интервью, не возражаете, если я включу диктофон? Спасибо.

Она взяла паузу, собираясь с мыслями, затем спросила.

– У вас на стене висит портрет нашего президента. Я не могу придти в себя от удивления, уехать из Азербайджана за три тысячи километров, чтобы встретить поклонника Алиева, или может быть вы член партии «ЕАП[1]».

– Ни то, ни другое, это что-то вроде Ленинграда.

Увидев недоумение на ее лице. пояснил, – город давно уже называется Санкт-Петербургом, но люди определенного поколения упорно продолжают его называть Ленинградом, потому что речь идет о памяти. Это, как град Китеж. Портрет Алиева на стене неразрывен с моим детством, юностью. Это для меня виртуальная реальность. Видите ли, после сорока начинаешь придавать значение таким мелочам. Я бы и портрет Брежнева повесил, но тогда меня неправильно поймут, сочтут коммунистом. А почему вы так реагируете на портрет Алиева.

Наша газета находится в оппозиции к правящему режиму, – заявила Севинч, – как, кстати, вы относитесь к политическим процессам, происходящим в Азербайджане?

– Nо соmmеnt, – Караев выставил вперед ладонь, – никакой политики. Я бизнесмен. Но мне нравится ваша гражданская смелость.

Настороженно взметнулись ресницы, пытливый взгляд, выискивающий насмешку, но Караев был серьезен.

– Я не шучу, – добавил он.

– Надеюсь. Ответьте на такой вопрос, почему вы делаете свой бизнес в России, а не в Азербайджане.

– Я думаю, что вы сами знаете ответ.

– Возможно, – улыбнулась Севинч, – но это же интервью, я не могу задавать вопрос, и сама же на него отвечать.

– Логично, – согласился Караев, – попробую сформулировать. Вы пейте чай, остыл уже.

– Да, спасибо.

Женщина взяла ложечку, стала помешивать в чашке.

– Вы не положили сахар, – заметил Караев.

– Да, действительно, – рассеянно сказала Севинч, она бросила в чай кусочек сахара, продолжая помешивать.

– И так?

– Потому что в России есть спрос, причем не во всей России, а в северной ее части. Как сказал поэт: «В северной части мира, я отыскал приют, где птицы, слетев со скал, отражаются в рыбах, и, падая вниз клюют с криком поверхность рябых зеркал…»

Поймав ее недоуменный взгляд, Караев остановился:

– Извините, что-то меня не туда понесло. Я занимаюсь овощами, как вы понимаете, в Азербайджане всего этого в избытке. Экономические законы таковы, что спрос – непременное условие реализации товара.

Севинч сдержанно улыбнулась.

– Я обратила внимание, – сказала она, – на прилавках фрукты, в основном импортные, а ведь Азербайджан когда-то называли не иначе, как «Всесоюзный огород». Почему бы вам ни доставлять все это из Азербайджана. Ведь в советские времена все так и было.

– Совершенно верно, но это было в советские времена, а сейчас фрукты из Азербайджана мне обойдутся дороже, чем из Испании, или скажем Марокко. Слишком велики накладные расходы. Надо понимать, что я имею в виду не только таможню и транспорт, но бесчисленные и безудержные поборы, которыми так славится наша республика. Время от времени у меня появляется такое желание, тогда я всеми силами стараюсь, от него избавится. Знаете шутку биржевых маклеров, – если у вас появилось желание играть на бирже, то первое, что вы должны сделать, постараться от него избавиться. В Азербайджане любой чиновник, начиная с участкового милиционера, может прикрыть твой бизнес.