Правила крови - стр. 38
На целых полчаса я почти полюбил Генри – за щедрость, за решимость помогать женщине, которую бросил. Потом мои чувства снова изменились. Что чувствовала Джимми Эшворт, когда любимый человек, чей плод она в себе носила, заставлял ее выйти замуж за мужчину, которого она ни в грош не ставила и который не был отцом ее ребенка? А Лен Доусон? Неслыханное унижение. Мы с Салли часто ссорились, особенно к концу нашего брака, но я помню, какую испытывал к ней нежность, когда она вынашивала Пола, а также гордость, когда смотрел, как изменяется ее тело, или когда шел с ней по улице, держа за руку. Мой ребенок. Всего этого был лишен Лен Доусон. Интересно, говорили они об этом между собой? О ребенке и о его отце? Я представляю, как Доусон бурчит накануне свадьбы: «Мы не скажем об этом ни слова», и «Сэр Генри все устроил, и мы благодарны ему, и у нас нет причин больше упоминать об этом».
Мне хотелось бы больше узнать о Джимми Эшворт – не только ее происхождение, дату свадьбы и то обстоятельство, что она вышла замуж за Лена Доусона в двадцать восемь лет. В то время ее родители были живы и проживали неподалеку, в Соммерс-Тауне. О них я ничего не знаю. Может, Джимми – после того, как бросила школу, вне всякого сомнения, в юном возрасте, – работала с утра до ночи за гроши на каком-нибудь потогонном производстве? Может, она рисковала потерять зрение или отравиться свинцовыми белилами? И поэтому пошла на улицу, подобно многим бедным девушкам викторианской эпохи? Не обязательно. Я не знаю, кто был первым ее «покровителем» и он ли познакомил ее с Генри. Хотелось бы знать, любила ли она его. Генри ее не любил – я в этом уверен. Потом появился ребенок, зачатый после девяти лет связи. Конечно, беременность могла быть не первой, но раньше Джимми делала аборты. Значит, она хотела этого ребенка? И даже подумала, что Генри женится на ней, если она забеременеет от него? Этого я никогда не узнаю. Генри не оставил никаких зацепок, кроме пятиконечных звездочек, указывающих, что в тот день он посещал свою любовницу.
Я не могу повторить все это Джуд. Не будет преувеличением сказать, что ее устроил бы и чужой ребенок. Чужие яйцеклетки, чужая сперма или, если хотите, чужая кровь и ДНК – не имеет значения. После второго выкидыша Джуд попросила меня найти суррогатную мать, которая вместо нее выносит моего ребенка. Как ни тяжело было ей отказать – я очень не люблю этого делать, – но пришлось. Мне безразлично, будет у нас ребенок или нет, но я ненавижу саму мысль об участии кого-то чужого. Лен Доусон тоже в каком-то смысле был суррогатом, и я не думаю, что это доставляло ему больше удовольствия, чем мне. Поэтому я промолчал и удовлетворился историей о катастрофе на мосту через Тей, но сначала рассказал о Лауре, Дженет и нашем чаепитии. Я не стал упоминать о сходстве женщин с моим отцом, но заметил, что Джуд немного похожа на Джимми Эшворт, входившую в число первых красавиц эпохи.
– А значит, и на Оливию Бато, – сказала она.
– И на Оливию Бато.
– Почему, черт возьми, Генри на ней не женился? – восклицает Джуд, а потом спрашивает то же самое о Кэролайн Гамильтон и интересуется, была ли Кэролайн похожа на двух других женщин.
Я не знаю ответов на эти вопросы и никогда не узнаю, если не найду другие письма. Поэтому я оставляю Джимми и ее потомков, возвращаюсь на несколько лет назад, в 70-е годы XIX века, и показываю копии страниц «Таймс» от 30 декабря 1879 года. Шрифт очень мелкий, и текст трудноразличим. Джуд говорит, что без увеличительного стекла прочесть ничего нельзя, и просит меня просто рассказать историю о Генри и этом злополучном поезде. Так ей будет гораздо приятнее, прибавляет она и целует мои руки. Это наш жест. Наш особый жест, думаю я и тоже целую ее длинные, очень гладкие пальцы.