Правила игры в любовь - стр. 19

Они уже сидят за овальным столом в столовой. Папа, дед, мама и Сашка. Вокруг них хлопочет Гала: ставит сметану к оладьям, предлагает Саше сырников свежих. А ещё – блинчики с мясом, красной рыбой и без ничего. Зато варенье на любой вкус в маленьких вазочках. Чай, кофе – на выбор. Обычный завтрак буржуев.

Я злюсь. Наверное, поэтому. Не особо богатые, так, середнячки, скорее. Но дань традициям (без домработницы нельзя! Как же!).

Я встречаюсь глазами с Сашей. Он смотрит на меня… не с восхищением, нет, но взволнованно. По-особенному. Не так, как вчера, когда спрашивал разрешения поцеловать.

И в это мгновение тишины вклинивается острым топорищем голос матери:

– Мне понравились тюльпаны, что вы подарили Танечке, Саша. Какой у вас, однако, изысканный вкус.

10. Глава 10

Таня

Настоящее время

– Т-тюльпаны? – на лице и в голосе Ландау – замешательство. Он растерянно хлопает ресницами, а затем пытливо смотрит на меня. Не знаю, что он видит: я старательно изображаю каменную бабу в степи. Мне нельзя ни умолять взглядом, ни пугаться. – Ах, тюльпаны… – хлопает он себя по лбу и мило улыбается. – Да-да, конечно. Рад, что вам понравились.

Я вижу, как у матери расслабляются плечи.

Закашливается дед и перетягивает внимание на себя. Он по горло закутан в плед, но всё равно мёрзнет – я знаю. И я почти уверена: он специально кашляет, чтобы сбить мать с прицела. Дед всегда чувствовал подобные моменты и пытался, как мог, защитить меня.

– Я счастлив, что она появилась в нашей жизни, – как-то сказал он. – Счастлив, что взяла сына в руки и даже оседлала, – издал он хриплый смешок. – Иначе мы бы никогда не дождались внуков. Твой папа – как моя Даша: весь в себе, в науке. Это их роднит. Но если Даша умела выныривать наружу, то у Володи не получается. Или не хочет. Ему удобно. Поэтому её появление в нашем доме – благо. Мы с Дашей уже отчаялись. И вдруг – Люда. Неглупая, образованная, вежливая. Не совсем из нашей среды, но на это мы с радостью закрыли глаза. Знаешь ли, от свежей крови потомство лучше и крепче.

Он с гордостью окидывал меня взглядом, и я понимала: дед защитит. Сделает всё, чтобы выгородить, обмануть бдительное материнское око. Вот как сейчас.

– Папа, ну что же вы, – хлопотала вокруг него мать. – Вы лекарство выпили? Нет? Я сейчас принесу.

Пока дед изображает страждущего и вокруг него образовывается кутерьма из трёх человек: бегает мать, хлопочет Гала, и даже отец выныривает из своего мира и с тревогой смотрит на деда, – Сашка, поймав наконец мой взгляд, делает знак головой. Надо выйти. Придётся объясняться. На душе становится тяжело.

У нас большая и красивая прихожая. Почти комната. И она, к счастью, далеко от столовой.

– Ты мог бы предупредить, что придёшь, – обвиняю я Ландау, как только мы оказываемся наедине и вдалеке от всех.

Это нападение. Лучший способ защиты. И я понимаю, что поступаю некрасиво. Но мне сейчас не до этикета и прочих заморочек. Сыта по горло. Родной дом слишком плохо на меня влияет.

Я не обескураживаю Сашку резкостью, что на грани грубости. Он смотрит на меня участливо и терпеливо. Глаза у него добрые. И мне становится почти стыдно.

– Прости, – произносит он так, словно нет ничего естественнее, чем извиниться перед девушкой, которая только что поступила по-хамски. – Я звонил, но ты, вероятно, не слышала.