Правдивые и доподлинные записки о Мандельшпроте, найденные в фисгармонии бывого Пуськинского Дома настройщиком роялей Василиском Бурляевым. Charitas omnia kredit - стр. 14
Шалом Алейхем, я ваша тетя! А вы не ждали нас в горниле испытаний?
Когда известный в революции бунт народных треволнений вышел из-под контроля, и народные массы орд осознали свою индифферентность разгула, спрятался Мандельшпрот в заглубленном винном погребке за титанической бочкой хереса и стал, пуф-пуф, бешено отстреливаться от красных большевичков – комиссаров в кожанках из Маузера до последнего патрона издыхания пуль. А ну подходи! Кто? Ё! Я вас врассыпную! Я вас! Несколько большевистских кожаночек он пулями изрешетил, как решето, натюрлих, и думал, что все завершится нормально. Консенсусом, ждал, завершится дело. Ну и бродяга! Думал, что, на самый худой конец, ему бесплатную свинцовую примочку сделают. Честняга! Фома Асизский. А господа большевики ему в 1919 году такой счет пропечатали на финской атласной бумаге – за кожанки, херес, патроны, бочку и вообще, за моральный ущерб деятельности, что он ополоумел и замер, как мишка! Коала, на севере. Скульптурная группа. Лаокон кисти Пинтекорво.
– Жуть! – говорит. – Жуть. Альгамбра! Грабеж! Кандырь.
Пришлось Мандельшпроту раскошелиться и в долги залезть по самые уши волос, чтоб расквитаться и размерсикаться. Лизун. А Маузер у него пионеры отняли на субботнике. Пызры. Незадача-то какая! У приличного человека пионеры Маузер не отымут. Кишка тонка! А у плохого отымут. У такого, как Мандельшпрот, пионеру Маузер грех не отнять. Вот что я Вам скажу. Хотите – верьте, хотите – нет? Ловля ветра в суете сует. Дьявол! Я ведь любил их всех! А теперь, раз так, выкусите всё! На, Боже, обе штуки!
7 ноября 1932 г.
Я ликую! Я трепещу! Я брав! Я радуюсь, я ликую, мой друг! Малюсенький дворик Дома Литераторов с его чахлой униженной растительностью покрылся молочной зеленью и наводнен теперь литераторами, как прокаженный струпьями. Все, все выползли из тесных кабинетов и проводят досуг в общении с природой. Ввиду отсутствия стульев и лавок, они сидят на земле, держа блокноты на расстоянии вытянутой руки и пробегают глазами свои заготовки. Мой рояль выкачен в центр двора и своей черной, как вороное крыло, поверхностью вносит в эту пеструю картину вид особо торжественный и поэтичный. Так же, как и я, мой рояль дышит полной грудью. Мандельшпрот, как Командор, весь день смотрел в небо, закинув голову. О, если бы он видел, как похож он на Поэта, поэта с большой буквы. Лисипп! Птица Гамаюн! Я представил себя ваятелем и понял, что мне было бы очень просто, находясь в такой ипостаси, приступить к делу и придать каррарскому мрамору необходимые формы. УБЕРИУДЫ пытались развязать свои шутки, но торжественность момента, кажется, их остановила. Картина нашего маленького праздника очень напомнила мне Праздник Верховного Существа своей возвышенностью и неброской красотой. Баснописец Ванюхин, даруй ему небо парик и отсутствие сутулой спины, был бы вылитым Робеспьером.