Правда о «золотом веке» Екатерины - стр. 26
Князь Алексей ткнул пальцем в потолок, где были покои Катерины, его дочери:
– Вот она!
Сергей Григорьевич:
– Нельзя ли написать духовную, будто бы императорское величество учинил ее наследницей?
Василий Владимирович:
– Неслыханное дело вы затеваете, чтобы обрученной невесте быть российского престола наследницей! Кто захочет ей подданным быть? Не только посторонние, но я сам и прочие нашей фамилии – никто в подданстве у нее быть не захочет. Княжна Катерина с государем не венчалась.
– Хоть не венчалась, а обручилась, – возразил князь Алексей.
Василий Владимирович:
– Венчание иное, а обручение иное. Да если бы она с государем и в супружестве была, то и тогда учинение ее наследницей не без сомнения было бы.
Сергей Григорьевич:
– А мы уговорим графа Головкина и князя Дмитрия Михайловича Голицына, а если они заспорят, мы будем их бить. Ты в Преображенском полку подполковник. А князь Иван майор, и в Семеновском полку спорить о том будет некому.
Василий Владимирович:
– Что вы ребяческое врете! Как тому можно сделаться? Как я в полку объявлю? Услыша от меня об этом, не только будут меня бранить, а и убьют.
После этого спора князья Василий Владимирович и Михаил Владимирович уехали.
А остальные еще долго упражнялись в том, кто лучше напишет духовное письмо, лучше всего подделав подпись умирающего. Написали свои версии Василий Лукич, Сергей Григорьевич и Алексей Григорьевич. Тут князь Иван, лучший друг умирающего императора, вынул из кармана лист бумаги:
– Вот посмотрите, вот письмо государевой и моей руки: письмо руки моей слово в слово как государево письмо: я умею под руку государеву подписываться, потому что я с государем в шутку писывал.
После чего Иван подписал бумагу: «Петр». Все члены семейного совета сочли, что очень похоже и что если государь не подпишет сам, пусть Иван подпишет за него.
А император ничего уже не подписал. Пока Долгорукие в очередной раз решали, как получше его использовать, император бредил, звал близких людей, в том числе умершую недавно сестру, княжну Наталью.
Во втором часу ночи на 19 января он произнес фразу:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре.
И «умер на руках действительно любившего его воспитателя – Андрея Ивановича Остермана» [32. С. 91].
Что характерно – с умиравшим был до конца один человек – въедливый учитель Остерман. Андрея Ивановича много раз ославили и интриганом, и мелким подлецом, способным втереться в доверие и обмануть, и наглым типом, и жуликом, и пройдохой, и хитрым немцем, который паразитировал на богатствах чужой ему страны. Скажем сразу – все это чистая правда, и все эти не самые почетные титулы Генрих-Андрей заслужил.
Но давайте уж договорим до конца: самая скверная характеристика Андрею Ивановичу сделана историками со слов тогдашнего русского дворянства. Ведь почти все, что мы знаем об этом человеке, написано именно русскими дворянами, и лишь очень немногое – зарубежными дипломатами, которых Андрей Иванович ловко обманывал в пользу Российской империи, и они его тоже не любили.
Да, русскому дворянству он очень не нравился – и из-за его пройдошливости – сами они были люди более богатые, всегда сытые, а потому и более бескорыстные. И из-за его всегдашней деловитости – сами они были разгильдяями и к тому же настолько плохо воспитанными людьми, что считали свою неорганизованность чем-то хорошим, а вечную занятость – плохим. И из-за его образованности – сами-то они ею не страдали.