Правда и другая ложь - стр. 16
– Вы меня любите, потому что я жертвую в общинную кассу.
Генри затянулся смолистым душистым дымом самокрутки и закашлялся, по-птичьи поджав ногу.
– Крепкий табачок. Знаешь, что говорят по этому поводу японцы, Обрадин?
– Какая разница, что говорят японцы?
– Они говорят, что быть любимым – тяжкая судьба.
– Возможно, и так, Генри. Но откуда об этом знают японцы? – Обрадин сплюнул на каменный пол. – Писатели – непростые люди, Генри. Я знаю, это судьба. Я не могу писать, моя Хельга не может, и мы благодарны за это Богу. Должно быть, писательство – это наказание.
– О, к тебе кто-то пожаловал, – сказал Генри и указал на заклеенное окно, за которым вырисовывались два человеческих силуэта. – Я вижу покупателей.
Обрадин мельком посмотрел на окно.
– Туристы, – с отвращением процедил он.
– Ты уверен?
– Кто еще будет так внимательно разглядывать эти картинки, как ты думаешь?
– Только туристы.
– Вот именно. Между прочим, они приезжают сюда из-за тебя, так что берегись.
Обрадин нетерпеливо встал к прилавку, положив сигарету на окровавленную разделочную доску. Звякнул дверной колокольчик. В лавку вошли две краснощекие, конусообразные дамы. Остановившись у прилавка, они принялись без всякого интереса разглядывать рыбу. Нет, они пришли сюда не за рыбой. Было видно, что сигаретный дым действует им на нервы. Женщина постарше подняла глаза на Обрадина и прикрыла веки, слегка дрожа ресницами, как делают по непонятной причине одни только англосаксонские дамы.
– Do you speak English?
Обрадин отрицательно покачал головой. Обе женщины были обуты в одинаковые белые кроссовки, а за их спинами висели одинаковые рюкзаки из гортэкса. Они вообще были похожи – коротко остриженные волосы, тонкие губы, розоватая кожа. Женщины зашушукались, при этом у старшей под подбородком покачивалась отвислая дряблая кожа. Генри откашлялся:
– Can I help?
Младшая дама застенчиво улыбнулась Генри, обнажив безупречно белые и ровные зубы.
– Perhaps you know Henry Hayden?
Обрадин вмешался в разговор, прежде чем Генри успел открыть рот.
– No.
Серб вызывающе облокотился обеими руками на прилавок.
– No here. Here only fish.
Женщины беспомощно переглянулись. Младшая повернулась спиной к старшей и слегка наклонилась. Пожилая дама раскрыла рюкзак и извлекла оттуда потрепанную книжку. Это было английское издание «Фрэнка Эллиса». Женщина протянула книжку Обрадину и ткнула безукоризненно чистым пальцем в фотографию Генри на последней странице суперобложки.
– Henry Hayden. Does he live here?
– No.
Генри вынул изо рта сигарету, встал и пружинистой походкой подошел к женщинам.
– Allow me. – Он протянул вперед руку, и ошеломленная дама отдала ему книжку.
– У тебя не найдется карандаша, Обрадин?
Серб молча протянул ему вымазанный рыбьими кишками огрызок карандаша.
– What’s your name, Ma’am?
Пожилая женщина в ужасе прижала тонкие пальцы к губам. Она узнала писателя.
– Oh my god…
– Just Henry, Ma’am.
Генри обожал такие моменты. Он совершал благодеяние, да еще и прекрасно себя при этом чувствовал. Бывают ли в жизни более осмысленные и одновременно приятные поступки? В конце концов, эти женщины приехали бог весть откуда лишь для того, чтобы увидеть Генри. Такие труды ради пустяковой милостыни.
Генри надписал две книги, а Обрадин сфотографировал с ним обеих женщин. Женщины вышли из лавки, не чуя под собой ног. Серб проводил их недобрым взглядом и проворчал: