Правда и блаженство - стр. 7
Сродница здешнего поселения – Вятка, река ширины средней, с ровными темными водами, нрава не строптивого, но с пожирательной внутренней силой; кое-где на дне, считалось, есть земные дыры, оттого на стремнине родятся водовороты, в которых топнут не только безалаберные подростки и ослаблые в подпитии мужики, но и спортсмены, неурочно переплывающие русло. Вниз от Вятска, к устью, река судоходна и щедра на промысел: лещ, сорога, щука, а в браконьерской сети и стерлядь – всегда пожалуйста.
Вода во все века манит человека поживой и отдыхом; а уж пацанам Вятка несла бесценный урок: здесь учились плавать саженками, цеплять червя на крючок, держать кормовое весло в лодке, здесь, на прибрежье, учились играть в карты, драться, следили, как старшие товарищи водят по кустам одолевать девок.
Короткое русское лето северной полосы прогревало реку поверхностно, потому купальный сезон краток. В середине августа пляжные песчаные пустоши безлюдели. Береговым развлечениям предавались теперь, как правило, пацаны и влюбленные парочки.
…Лешка мчался к берегу на всех парусах, окрыленный подсмотренной красой Людмилы Вилорьевны. Уличных дружков он нашел на бетонных плитах какой-то затеенной береговой стройки, за дощатым забором, в котором находился лаз.
Ленька Жмых и Санька Шпагат играли в «очко». Ленька – много взрослее Саньки, но проигрывал. Пашка сидел наблюдателем, он к картам азарта не испытывал, но примечал, что Санька мухлюет: на рубашках потрепанных карт знает какие-то меты.
– Ты где был? – строго спросил Пашка причалившего к плитам запыхавшегося брата.
– Шнурок порвался, – скоро соврал Лешка: тайну ослепительной наготы библиотекарши открывать не хотел.
– Ша! Сторож тащится! – предупредил Ленька Жмых.
– Может, с плит слезем? – сказал Пашка.
– Обойдется, – вызывающе сплюнул вбок Ленька Жмых, задирой глядел на сторожа.
Старый сутулый человек в сером ватнике и темной кепке, с котомкой на плече, сторожем не являлся: стройка покуда безохранная, многотонные плиты и вырытый котлован не скрадут. Старик в сером, видать, шел со станции да заплутал, не ведал еще, что к Вятке примкнули стройобъект.
– Эй, орёлики! – выкрикнул старик, приманивая пацанов рукой.
– Чё хотел? – грубо, с вызовом ответил Ленька Жмых.
Старик, на чьем лице морщины лежали доброжелательным узором, вмиг преобразился, темные складки легли звериной спесью, нос заострился, тонкие синие губы выгнулись, обнажив оскал.
– Чё хотел? – взвыл старик. – Ты чего, щегол прыщавый, понтовать вздумал? Поди-ка сюда! – Да и сам направился к Леньке с видом разбойника.
Пацаны скоренько поспрыгивали с бетонных плит. Ленька сунул руку в карман, где финка.
– Сопли утри с подбородка! – приказал старик.
Ленька провел рукавом по лицу, взглянул на рукав – соплей не видать. Старик обрадованно скривился:
– То-то же, фраерок! Кому мозги парить хочешь?
Старик явно выходил из блатного, уважаемого мира. Ленька Жмых закусил удила, подотступил.
– Скажи-ка мне, дурилка, как на улицу Мопры выйти? Понарыли тут канав, дятлы деревянные! Огорожа кругом…
Ленька указал рукой на дыру в заборе.
– Дом Ворончихиных который? Знаешь?
– Мы Ворончихины! – выступил на вопрос старика Пашка, потянул за руку Лешку.
Старик поперву нахмурился, потом снял кепку, улыбнулся:
– Никак Валины сыны?