Размер шрифта
-
+

Правда и блаженство - стр. 45

Сейчас шел урок – в учительской из педсостава только завуч Кира Леонидовна.

– Сколь детишек повидала, а всё дивлюсь! – рассказывала Римма Тихоновна. – Нынче соколика встретила, первыша… Все детки с матерями, с цветами. У кого – гладиолусы, у кого – георгины, даже – розы. А этот – один-одинешенек. Ни отца с ним, ни матери. А букетик у него – полевые лютики. И главное – в газетку обернуты. – Она вдруг замолчала. Кира Леонидовна поняла, что речь поварихе перебили слезы в горле. Слезы выступили у нее и на глазах. – Народу полным-полно, потерялся соколик. Не знает, куда идти, кому подарить свои лютики в газете… А в лице-то все равно радость. В школу пришел…

– Что дальше? – сдержанно спросила Кира Леонидовна.

– Оказалось в 1-й «б». К Ольге Михайловне, – доложила Римма Тихоновна.

Через несколько минут завуч навестила 1-й «б» класс.

Ольга Михайловна предлагала новичкам рассказать стишки: кто что знает. На разные голоса звучали Маршак, Чуковский, басенник Крылов. Кира Леонидовна пыталась отыскать взглядом мальчика-одиночку, про которого рассказала мягкосердная повариха.

– Вон того спросите, – кивком головы указала она Ольге Михайловне.

– Костя Сенников, встань, пожалуйста. У тебя есть любимый стишок?

– Да. Стихи про маму.

Вероятно, Костя Сенников очень разволновался, – сбился, перепутал строчки, но стихи закончил как заклинание…

Мама самая добрая,
Лучше ее нет никого на свете.

В это время, когда Костик в искреннем пылу читал строчки, которые присочинил к стихам самостоятельно, его мать Маргарита лежала под наркозом на операционном столе; хирург удалял ей неизвлеченный осколок немецкой мины, который в сорок пятом при ранении застрял рядом с легким и не чинил большой боли, но нынче, возможно, после побоев мужа, стронулся в теле и стал искать себе новое место…

Тем временем Федор Федорович, отец Костика, возвращался в Вятск из Днепропетровска. Он сидел в купе поезда и курил (в те годы курить в купе не возбранялось, ежели не противились попутчики), курил и, предчувствуя какую-то удрученную встречу с женой, дурно думал обо всех женщинах сразу… И чего он когда-то позарился на Маргариту, отбил ее у генерала Енисейского? «Довольно! Даже отбивать не пришлось! Как сгинул Сталин, этот выскочка Енисейский угодил в опалу. Все, кто вертелись возле генерала, поняли: пора менять покровителя… И она, его любовница, поняла, что больше ей ничего не светит… Все они слабые жалкие твари!» – думал Федор Федорович, кусал мундштук папиросы, надменно глядя на проводницу, сдобную хохлушку, чернобровую, с крупной родинкой на щеке; она принесла ему чай; а поезд нес его домой, к сыну, к Маргарите, в какой-то беспросветный тупик.


… – Это Костя Сенников один пришел в школу? – тихо спросила Кира Леонидовна.

– Почти что так, – шепнула Ольга Михайловна. – Его до школы соседский мальчик сопровождал. Мать заболела.

– Хм, – самодовольно хмыкнула Кира Леонидовна: она не ошиблась, выбирая героя сегодняшнего дня.

Однако вскоре ее заинтересовал совсем другой мальчик. Сидит, что-то чертит карандашом в чистой тетради, выглядит старше всех, ворон ловит… приподнимается и выглядывает в окно.

– Леша Ворончихин, ты знаешь стихи? – обратилась учительница, опять же по безмолвной указке Киры Леонидовны.

– Очень много! Разные!

Страница 45