Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России - стр. 5
В то же время для советской власти оказались востребованы идеи Бунда (еще одного заклятого врага большевиков) о создании образовательной и культурной сети для евреев как для дисперсного меньшинства. Обширная сеть школ (более 1200) с преподаванием на идише работала в СССР до 1938 года, причем не только в городах и местечках бывшей черты оседлости, но и далеко за ее пределами, например в Москве и Ленинграде. Кроме школ, существовало множество других образовательных (техникумы, рабфаки, еврейские педагогические институты), политических (газеты, пропагандистские журналы), хозяйственных (еврейские колхозы и артели) и культурных (литературные журналы, театры, музеи, издательства) еврейских институций.
Эта ситуация, конечно, не была уникальной. В первые двадцать лет своего существования советская власть создавала аналогичные образовательные и культурные институции для всех меньшинств, не только обладавших своей этнической территорией, но и дисперсных: немцев, поляков, цыган и т.д. Было бы интересно обсудить, насколько автономистские идеи повлияли на конкретные решения, предпринятые в области национальной политики в СССР. Это национально-культурное строительство закончилось только в 1938 году в связи с резким изменением политики в отношении дисперсных меньшинств. С тех пор все «национальное» в СССР стало жестко привязано к соответствующим национальным республикам, союзным и автономным.
Конечно, никакой политической автономией еврейские культурные и образовательные институции не обладали. Финансировались они в основном не за счет самообложения, а из государственного бюджета. Тем не менее эти институции образовывали некоторое подобие сетевой структуры, прежде всего за счет существования Общества землеустройства евреев-трудящихся (ОЗЕТ). ОЗЕТ, созданный как общественная организация в интересах аграрной колонизации и взаимодействия с международными еврейскими организациями, превратился фактически в «министерство по еврейским делам» и одновременно в своего рода «протообщину». Его отделения существовали во многих городах и регионах Советского Союза, а также на предприятиях, в учебных заведениях и т.п. Члены ОЗЕТа сдавали членские взносы. ОЗЕТ не только исполнял свои профильные обязанности, связанные с аграрной колонизацией, но также занимался борьбой с антисемитизмом, популяризацией еврейской культуры, медицинским обеспечением переселенцев и многим другим.
Наконец, существенно и то, что многие деятели советской еврейской культуры и политики имели «автономистское» прошлое, которое не могло не сказываться на их советской деятельности. Самый яркий пример – это, несомненно, Моисей Литваков (1875–1937), один из важнейших еврейских деятелей в СССР, главный редактор «Дер Эмес» («Правда»), главной советской газеты на идише, выходившей в Москве. Дореволюционная политическая деятельность Литвакова не менее впечатляюща. Он начал как последователь Ахад га-Ама, но уже в 1904 году стал членом ЦК Партии сионистов-социалистов. В годы Первой мировой войны занимался организацией помощи еврейским беженцам, участвовал в посвященном этой проблеме межпартийном совещании в Петрограде (1916). После Февральской революции играл важную роль в создании Объединенной еврейской социалистической рабочей партии (Фарейникте). В 1921 году Литваков вступил в ВКП(б) и стал руководителем евсекции при Московском комитете партии. Деятелей с такой биографией было немало среди руководителей советской еврейской политики и культуры. Полагаю, что их дореволюционное прошлое не могло не сказываться на их советском настоящем.