Практика на Лысой горе - стр. 6
У Василия в руках появилась черная сфера, внутри которой плясали серебристые всполохи. Прикрыв глаза, он медленно читал заклинание. Боря тоже не стоял сложа руки, а расчерчивал воздух переливавшимися алым светом символами. В воздухе завитал аромат ландыша. Такой же, как и сегодня ночью.
Я прищурился. Идея хорошая, только исполнение – не ахти. Серебро в сфере призовет остатки заклинания, а не уничтожит. Если пани Ткачук сюда сейчас прибежит, не завидую этим оболтусам. Сделав несколько движений пальцами, я послал в сферу сгусток напитанного энергией воздуха.
Алые символы метнулись к сфере, охватили ее со всех сторон. Сфера начала набухать, разрастаться, грозя заполнить все помещение.
– Ой… – охнул Вася.
– Дурак! Ты что наделал? – заорал Боря. – Сейчас бахнет же!
Вася вякнул что-то невразумительное. Я резко спрыгнул и расчертил воздух решеткой отрицания. Сфера сдулась, словно воздушный шарик. Покров невидимости рассеялся, студенты смотрели на меня с разинутыми ртами.
Первым очнулся Боря:
– А в-в-ы кто?
Вася только покосился, но ничего не говорил. После вышедшей из под контроля сферы и того, как я ее уничтожил, умничать не стоило.
– Видите ли, – хмыкнул я, – я, собственно, и есть тот самый мужик, который вдруг оказался в комнате вашего куратора.
– Мамо, – просипел Вася, медленно съехав по стене.
– Нет, не мама. Моя фамилия Чугайстрин. Зовут Андрей Григорьевич. Преподаватель. Это так, для общего развития.
Васька икнул, но так как уже сидел, позы не изменил. Боря попятился, потом тяжко вздохнул и закусил нижнюю губу. Я держал паузу, поглядывая на обоих обормотов. Было интересно, кто заговорит первым.
– Что… – все же начал первым Боря, – как…вы… нас отчислят?
Я сложил руки на груди, молча глядя на парня. Он смотрел на меня с видом загнанного, но гордого зверька.
– Ну-у-у-у-у… – Повисла пауза, парни напряглись. – Вы ремонт умеете делать?
– Что??? – хором выдохнули оба.
***
Дидько с довольным лицом смотрел на пыхтящих студентов, старательно таскавших камни.
– Андрей Григорьевич, это ж как же вы их-то заставили? Сами прибежали ко мне, предложили помощь. Случайно услышал, что это по вашей указке.
Я хмыкнул, поглядывая на парней.
– Знаете, Жорж Гаврилович, труд, он ведь облагораживает. Ну и… дает возможность искупить вину. Человек – создание подверженное. Его научить плохому – враз. А отучить – практически невозможно.
Дидько хихикнул:
– Это точно. Кстати, а как вы в темноте-то видите?
Внутри все похолодело. Черт тебя забери! Значит, о моем самоуправстве все известно! Но…
Дидько подхватил меня под локоток и медленно повел к выходу:
– Вы не удивляйтесь, Андрей Григорьевич, я все знаю, что в этих стенах делается. У меня по линии матери домовые были. Но не в этом дело… Все же… как?
Некоторое время я молчал, но потом заправил за ухо прядь волос. Дидько остановился как вкопанный. Тихо присвистнул.
– Вот это да!
Я кивнул, некоторое время молчал, собираясь с духом и ругая себя, что попался не хуже пакостников-студентов.
Дидько, тем не менее, был крайне озадачен.
– Быть не может. По уставу нельзя ж в университете не местным работать!
Правду говорить не хотелось, но лгать не стоило точно. Поэтому пришлось отвести взгляд от пошарпанных стен и тихо признаться.
– Мой приемный отец – чугайстр. Настоящие родители погибли, а он – воспитал. Я вырос в Ивано-Франковске. Поэтому не совсем уж… чужак. Вот папа и походатайствовал. А так… вряд ли бы взяли.