Практическая магрономия - стр. 3
Им на меня плевать!
Села на кровать и стала усиленно думать. А потом решила расслабиться, придя к выводу, что отец позлится, поворчит, да и отойдет.
О, как же горько я ошибалась! Бедная я имела несчастье родиться в семье самого упертого и жестокосердного человека в мире! Он с большим азартом принялся за мое перевоспитание (хотя я считаю, что с воспитанием все итак было в порядке). Отец так и не вернул мне печать, полностью лишил карманных денег, и, что совсем уж удивительно, не договорился с директором и членами экзаменационной комиссии о пересдаче мной истории. И это было как минимум глупо с его стороны, ведь дочь, не поступившая в университет – в первую очередь дискредитация его замечательной репутации. Единственное послабление, которое он сделал и то, в угоду собственному удобству и привычному укладу жизни: вернул Арину спустя неделю после увольнения. Но до того ее застращал, что бедолага шарахалась от меня, как от прокаженной.
– Папа, – говорила я ему за завтраком. – Я же не поступлю в юридический без истории. Даже на платное.
– И зачем это, интересно, ты мне сообщаешь очевидные вещи? – отец был занят разрезанием яичницы на мелкие кусочки.
– А затем! – я намазала маслом тост, – что дети всех твоих коллег поступят в лучшие вузы страны! Даже дети твоих подчиненных поступят на самые престижные факультеты. А я останусь на второй год. Представляешь, какой нонсенс? Мне то что, а вот тебя, конечно, жалко!
Мама, безмерно уставшая от наших конфронтаций и препирательств, ела свой любимый овощной салат и листала новостную ленту в планшете.
– Смотри-ка, Рит, какую замечательную дочь мы воспитали! – обратился отец якобы к ней, но ясен-красен, слова эти были рассчитаны на меня. – Жалеет меня. Себя бы она лучше пожалела! Это же не я, если не поступлю, отправлюсь к бабушке в Германию на пмж.
Я промазала джемом мимо тоста и капнула на пижаму. Они переиграли меня и уничтожили, демоны!
Бабушка моя, Олеся Карловна Циммерштумпф, в честь которой я, к своему большому страданию, названа этим злополучным и ненавистным именем, была ужасом и непререкаемым авторитетом нашей семьи, светилом в сфере лингвистики и литературоведения. И мы все, включая маму, ощущали неслабое облегчение от того, что эта железная женщина предпочитала жить в Европе. Переехать к бабушке означало для меня неминуемую социальную смерть – в том смысле, что со своими друзьями я распрощаюсь навсегда, добавьте к этому скудное правильное питание, состоящее из овсянки, отварной куриной грудки и зеленых овощей, а также бесконечную муштру и культурное развитие. Перспективка отвратительная.
– Рита! – позвал папа маму, заставив ее оторвать глаза от светских хроник. – А что это у тебя тут?
Он описал круг ладонью возле своего рта.
– Где? – переспросила удивленно мама и поманила пальцем к себе небольшое зеркальце с комода. То плавно спланировало к ней в руку. – Ой! Ужас какой.
Я тоже взглянула на ее лицо. Вокруг маминого рта расползлись красно-бурые пятна.
– Зудят! А мне через сорок минут нужно быть на церемонии открытия молодежной библиотеки! – всплеснула руками она.
Мы дружно определили, что у мамы случилась аллергия на какой-то овощ из салата, и отвлеклись на отпаивание ее противоаллергическими средствами. Пятна прошли, и мама, как всегда безупречно одетая, причесанная волосок к волоску и благоухающая вишней и корицей, впорхнула в свой изящный сиреневый портал и умчалась перерезать ленточку на двери новой библиотеки.