ППГ-2266, или Записки полевого хирурга - стр. 16
– Режь, черт с тобой!
Делаю свою первую военную ампутацию. «Усечение по месту ранения». Осколок прошел в средней трети. Жгут, циркулярный разрез до кости большим ампутационным ножом. (Страшный нож, если незнающему показать!) После этого рука отвалилась по перелому. Щипцами держит ассистент торчащий неровный конец плечевой кости, и я отпиливаю его пилой. Перевязываю главные сосуды, усекаю нерв…
– Ослабьте жгут!
Ослабили под простыней, брызнула кровь из мелких артерий. Наложил зажимы, перевязал… Это заняло порядочно времени – надо, чтобы не закровило дорогой, а то умрет… Все. Повязка. Снимаю перчатки, пишу в карточку… Он еще спит. Натягивают на него, сонного, гимнастерку.
– Повязку не закрывай рукавом! Если закровит – чтобы видно было…
Карточку засовываем в карман гимнастерки, застегиваем его на пуговицу. Решили, что лучше, если документы при них будут… мало ли что может случиться…
– Оперированных собирайте в одну палату. Посмотреть перед самой отправкой.
Уносят его. Первого калеку моего «производства»… Лина Николаевна делает обработку ран, разумеется, только тех, которые особенно плохи. Плохи – это значит большие, с рваными, ушибленными краями, с повреждением костей. Те, которые чаще всего газовую гангрену дают. Обработки самые необходимые – только рассечения. Это просто и быстро.
– На стол! Привязать! Тамара, морфий внутривенно и хлорэтил! Татьяна Ивановна – столик для обработки!
С двух часов ночи начальник стал нас торопить.
– Давай, начхир, кончай. Все уже готово к отправке пеших. Лежачих нам все равно не на чем везти…
Я поражен:
– А как же… оставлять здесь? А наши кони? – Нет… Делаем все, что можно. Зверев и Шишкин уехали по колхозам – подводы мобилизовывать… Ты же понимаешь, что на двадцати подводах нам не увезти и госпиталь, и раненых…
– Ты скажи честно: есть надежда на эти колхозные? Или ты меня утешаешь…
– Да, да, есть, конечно, надежда. Из нашего колхоза уже обещали, готовят. Да и свои подводы будут ждать, все вместе отправимся. Имущество мне жалко, ты пойми… Помнишь, как добывали?
Как будто убедительно звучит. Он жестковат, начальник. Я уже слышал его указание: «Нетранспортабельных оставлять в больнице»… Но наши – транспортабельные.
Выхожу на крыльцо посмотреть на отправку ходячих. Ночь теплая и довольно светлая. Вся площадка перед школой шевелится, как муравейник. Разговоры негромки. Изредка блеснет огонек и сразу крики:
– Эй ты! Погаси!
– Жизнь надоела?
У выхода из школьного двора – пять подвод, нагруженных мешками и ящиками. На первой – сестра Нина с двумя санитарными сумками, сидит, дремлет. Устала. Чернов о чем-то хлопочет… Ему нелегкая миссия выпала – этакая орава… А если немцы налетят? Проверяю, взяли ли носилки, запасной материал, костыли, санитаров. Все как будто предусмотрел Чернов… А случись что – обязательно окажемся не готовы. Начальник вышел на крыльцо.
– К-о-м-а-н-д-а!.. Строиться! По четыре! Общее командование возлагаю на политрука Шишкина!
Серая масса зашевелилась. Странная это процессия… Разношерстные, в шинелях, фуфайках, в гимнастерках с разрезанными рукавами, с палками, с костылями, с повязками на руках, на голове, некоторые – в опорках, если ботинок не лезет… Построенные по четыре. Отправилось около шестисот человек. Больно было смотреть на них… Тридцать восемь километров до Козельска, а посадят ли их там в поезд? Как они дойдут хромые, слабые, сколько их дойдет? А что делать?