Позволь чуду случиться - стр. 22

Но всё это было потом, спустя несколько месяцев.

А в тот вечер, когда поняла, что потеряла свой с трудом обретённый мир, я будто снова оказалась у разбитого корыта, в том страшном дне, когда ушла мама.

Снова оказаться в одиночестве? Такого просто не могло быть! Не могло! Снаряд не падает в одну воронку дважды!

Но это случилось — упал.

Я была в чужом мире. Одна. Снова одна. ТОлько мир был другой. Такой, где есть магия и нет ничего родного и близкого.

И что было страшнее - снова остаться одной или остаться в чужом и чуждом мире - сразу не понять.

Когда осознание произошедшего накрыло меня бетонной плитой, я впала в ступор. Помню только мелькание теней перед глазами, чужие эмоциональные, но такие далёкие-далёкие разговоры. Ещё они, кажется, махали чем-то. Кажется, руками. И даже, кажется, щипали меня.

Помню, что пытались отобрать кота.

Только не смогли.

Я вцепилась в него, как утопающий в последнюю соломинку. Или это Куся проявил неожиданный патриотизм, вдруг возлюбив меня всей душой и особенно когтями, и не пожелал расставаться? Уже не вспомню.

Потом, кажется, в полутьме метались тени - кто-то двигался туда-сюда. Много позже я догадалась, что это хозяева дома проявляли гостеприимство, освобождая мне каморку под лестницей. Она стала моей берлогой, убежищем и неприступной крепостью.

В тот вечер я шагнула в тёмный зев комнатушки, закрыла за собой хлипкую створку, не думая ни о чём.

И легла.

И не заметила даже, что постель не имела ни простыни, ни подушки, ни одеяла, что тоненький тюфячок, больше похожий на свёрнутое в несколько раз покрывало, пыльный, словно последние пять лет служил половиком у входной двери. Не вспомнила, что ела последний раз ещё на фестивале - один чебурек с Кусимиром пополам. Не чувствовала жажды.

Ни холода. Ни усталости.

Всё было неважно.

В голове было крошево мыслей и образов, и ни одного целого, внятного кусочка.

И я отложила всё на потом. На завтра. На когда-нибудь.

Я пролежала в своей норке, в уголке, свернувшись в комочек, и ни о чём не думая, долго.

Есть не хотелось и не моглось, в туалет, оказавшимся обычной выгребной ямой в конце огорода, увенчанной деревянной щелястой будкой, ходилось редко. Спать не получалось - сон не шёл, а сознание ныряло в какое-то безвременье, и я зависала в вакууме, в котором хотя бы боль от потери всего того, что с таким трудом стало моим миром там, в покинутом Красном Партизане, была не такой сильной.

К жизни меня вернул Кусимир. Как и тогда, когда ушла мама, так и сейчас, когда от меня ушёл весь мой мир. Голодный кот орал низко, утробно, как-то очень глубинно, будто это был не он вовсе - пять кило живого веса, а сплошной изголодавшийся желудок.

И я, вняв укорам совести, очнулась, осмотрелась, встала со своей пыльной лежанки.

И шаря в кухне, думала о том, что всё это повторение неслучайно. И нужно его использовать. Нужно прожить это по-другому.

Когда уехала мама, я так же, полная горя от утраты, от страха перед будущим, от ощущения своей ненужности, свернувшись калачиком, лежала на кровати без простыни, в комнате, полной ящиков и коробок. Так же впадала в безвременье, в стремлении уменьшить боль. И лежала, наверное, долго. Не помню.

И на вопли кота не обращала внимания.

Я не обращала. А новые соседи даже очень обращали.