Позови меня, Ветлуга - стр. 19
После первого же курса Камаев поставил их соавторами небольшого сообщения в научном институтском сборнике, и все трое ходили очень гордые. Хотя проверка на взрослость не заставила себя долго ждать.
Эксперименты, которые ставились в лаборатории Камаева, были связаны с изучением поведения ряда волн. Для этого использовались специально сконструированные и созданные на засекреченном каунасском заводе приборы, представлявшие собой сосуды-колбы с множеством впаянных электродов из драгметаллов. Этих приборов было сделано два, и стоили они безумных денег. Эксперименты проводились по договору с Министерством обороны, и военные платили.
ЧП произошло. Однажды утром, вынимая из сейфа настроенный прибор, с которым проводилась ежедневная работа, было обнаружено, что стеклянная колба треснула. Мало того, что огромная работа сроком в год шла насмарку, ещё и денег эта стекляшка стоила больших. Вечером после эксперимента запирали прибор в сейфовый шкаф Андрей с Бородичем. При этом присутствовали ещё и два инженера, работавшие с лаборатории.
Когда Камаев узнал о случившемся, он не задумываясь развернулся к Ворошилову со словами: «Как это случилось?» Андрей только покачал головой. Он сразу почувствовал нечестность выпада профессора. Профессор искал оправдание в первую очередь себе – он моментально увидел за случившимся сразу много проблем: и невыполнение научного эксперимента, и разрыв договора с Министерством обороны, и объяснения с ректоратом.
Андрей даже не пытался объясниться: рядом с ним стояли три человека, при которых вчера вечером прибор в рабочем виде убирался в сейф. Помощь пришла неожиданно. Совершенно спокойным тоном Боря Иванов заявил:
– Олег Олегович, я считаю, что стекло в приборе треснуло само!
– Как само? Год не трескалось, а теперь треснуло?
– Да! Нарушена была технология, внутренние напряжения в стекле. Надо собирать межведомственную комиссию, проводить технологическую экспертизу и разбираться.
– А как ты себе представляешь проведение этой экспертизы?
– Если разрешите, я обращусь к своему дядьке, Фуфаеву Владимиру Александровичу, он у меня – главный инженер НИИ-11. Там есть и классные специалисты, и военпреды с большими звёздами. Я не уверен, но попробовать можно.
– Я знаю и НИИ-11, и Фуфаева, только не уверен, что это поможет. Но попытаться надо. Договорись с ним о встрече.
Надо понимать, вызывающая уверенность Бори Иванова внесла свою толику в то, что его включили в эту высокую межведомственную комиссию. Решение комиссии было однозначное: нарушение технологии. Электроды из золота и платины были введены напрямую в стенки колбы, в то время как надо было их сначала запаять в специальные стеклянные пробки, а уже пробки заваривать в прибор.
Договор с Министерством обороны был перезаключён: теперь смежником по выполнению заказа становился НИИ-11. Между профессором Камаевым и Бориным дядькой Фуфаевым установились деловые и даже дружеские отношения благодаря Бориному присутствию и новому договору. В лаборатории у Камаева появились самые современные, совершенно замечательные приборы: осциллографы, генераторы, частотомеры, водородные часы; все они были производства фирмы «Хьюлетт-Паккард», с которой у НИИ-11 был заключён контракт. Все эти приборы были совершенно новых моделей, они ещё не вошли в серийное производство и проходили хронометрический тест, то есть должны были сначала отработать свои тысячи тысяч часов.