Позолоченная луна - стр. 44
Он коснулся ее челюсти.
– Что за синяк?
– Это не он. – Но Дирг и так должен был знать, что ее отец слишком болен, чтобы наставить кому-то синяков. – Но его обрез всегда пинается похуже иного мула.
– Ну и дала бы мне из него стрелять. Да я бы и гораздо больше бы сделал. Если б ты позволила.
Старый вопрос снова повис между ними.
– Я не продаю ферму. Мы с папой давно так решили. Но мне придется что-то придумать.
– Если б ты не была так чертовски упряма… – Его лицо было таким хорошим, сильным, прямым, как и он сам. От него пахло сосновой щепой.
Она положила ладонь ему на плечо.
– Дирг. Как ты тут – на самом деле?
Он отвернулся. Но потянулся к ее руке, словно хотел ощутить ее как можно ближе.
Она внимательно вгляделась в его лицо.
– Ты о чем-то умалчиваешь.
Керри увидела, как при ее попытке заставить его что-то рассказать на его переносице появилась напряженная складка. Мужчину невозможно заставить заговорить, по крайней мере если ты оставила свой обрез дома.
Он накрыл ее руку своей.
– Вот мы с тобой, ты и я, и все пытаемся вырастить себе пропитание на скале.
Она еще раз взглянула на Билтмор, где на сей раз увидела человека на лошади, которая легким галопом шла от ворот по широкой лужайке в сторону дома, а человек приподнялся в седле, чтобы любоваться полной картиной. И человек, и лошадь тоже как будто стали частью сказки. Как будто сейчас сами по себе зажгутся свечи, заиграет музыка, начнется королевский бал – и перед ними с самого начала развернется новая сказка.
Повернувшись в седле, человек посмотрел на синие полумесяцы гор. И заметил их. Поднял руку и помахал. А потом поехал дальше.
Дирг снова сказал, как сплюнул:
– Ничего не может вырасти на скале.
– Похоже, только замки, – сказала она и пожалела о своих словах еще до того, как успела договорить их.
Молчание.
И потом…
– Два проклятых года я ждал, пока ты вернешься из этого города, – его голос был низким, хриплым. – Думал, когда ты вернешься… Думал, мы…
– Я знаю. – Она коснулась его руки, ее загрубелой шершавости. Она ежилась от прикосновения любой мужской руки в Нью-Йорке, какими бы мягкими ни были они на балах и званых ужинах, все эти сыновья банкиров и адвокатов, которые не держали в руках ничего тяжелее теннисной ракетки или клюшки поло. А она скучала по Диргу.
А теперь, снова оказавшись здесь, она скучала по большому миру, который узнала в городе. О том, что люди там знают, читают и думают.
– Я имею право, – сказал Дирг, обнимая ее за талию, – знать, о чем ты думаешь.
Издалека снова донесся свист, долгий и низкий. Какое-то время он пульсировал вокруг и прямо сквозь нее, как будто перенял свой ритм – вверх-вниз, долго-коротко – у окружающей их волнистой линии голубых холмов.
– Дирг, я не могу. Я не могу ответить тебе сейчас. Прости.
– Если ты ждешь, что Вандербильт подхватит тебя и унесет в закат…
– Дирг, не будь идиотом.
– Вот оно что. Я просто идиот.
– Я хотела сказать, не будь смешным. Все, о чем я могу сейчас думать, это как выжить – как заботиться о человеке, которого я ненавижу с детства. Как добывать пищу. Как спасти крышу, чтобы она не рухнула нам на голову. Прости, Дирг. Но я могу думать только об этом.
Уронив руку с его плеча, она пошла прочь. Теперь, когда солнце опустилось за горы, темнота подступала быстро, и она пустилась бежать. Сосновая хвоя и густой слой ярких листьев под ногами заглушали ее шаги.