Пожиратели звезд - стр. 22

– Ну ладно, идиот! Но генерал говорит сейчас по другой линии. Ждите.

Гарсия ждал, с такой силой прижав трубку к уху, что оно побелело. Другой рукой он снова схватился за бутылку и поднес ее к губам.

– Лучшая телефонная сеть за пределами Соединенных Штатов – вот чего мы добились, – произнесла молодая женщина пьяным голосом, который никак не вязался с ее тонким лицом и глазами, смотревшими теперь с отчаянием. – Я знаю, о чем говорю. Эта телефонная сеть – моя работа. Это я заставила его ее проложить. Я заставила его построить дороги, и концертный зал, и национальную библиотеку, каких нет даже в Бразилии… И вот… вот…

Голос ее осекся. Она смотрела на доктора Хорвата полными слез глазами, как будто обращаясь лично к нему.

– Знаете, он и правда страшный мерзавец.

Теперь они все стояли среди полной тишины. Даже кукла чревовещателя, казалось, утратила дар речи и не сводила застывших глаз с капитана Гарсии. Тут-то доктора Хорвата и прорвало. Реакция спутников показала ему, что он правильно понял то, что услышал, а то, что он услышал, предвещало одно из самых чудовищных преступлений всех времен, быть пассивной, добровольной жертвой которого он решительно отказывался. Он принялся гневно возмущаться – так громко, что капитан Гарсия отпрянул и замахал на него руками.

– Тише, тише, – сказал он. – Я ничего не слышу.

Негодование всегда приводило доктора Хорвата в наилучшую форму. Выражения «международное право», «преступление против человечества», «неслыханное зверство», «вся Америка», «ужасающие репрессии» и все в таком духе полились из его уст сплошным потоком, и, что случалось крайне редко, он даже допустил досадную тавтологию, говоря о «бесстыдной наглости», в то время как капитан Гарсия, морщась, отмахивался от него как от мухи. Паяц Оле Йенсен, которого чревовещатель нежно сжимал в руках, повернул голову к хозяину.

– У этого человека определенно есть талант, – сказал он. – Я уверен, что он пользовался бы успехом у публики.

Снова повернув голову, он нацелил свою сигару на Чарли Кана.

– Вам следовало бы заключить с ним контракт, Чарли, – заключил он.

Капитан Гарсия с перекошенным лицом и отвисшей синей челюстью, обнажившей желтые зубы, всё ждал, огромной лапой прижимая трубку к уху и окидывая тревожным взглядом «высоких гостей» диктатора. Он прекрасно отдавал себе отчет в исторической важности предстоящего события и был во власти противоречивых чувств: его обуревали восторг и патриотическая гордость, но в то же время он опасался непредсказуемых последствий. Впервые за всю историю страны должны были быть расстреляны американские граждане. Не просто убиты, как это уже случалось, когда страна оказывалась во власти анархии и на дорогах становилось небезопасно, а расстреляны официально, казнены по всем правилам, по приказу сверху. В этом было, конечно, нечто героическое, это было славное деяние, благодаря которому он, никому не известный капитан, мог стать выдающейся личностью, прославиться на весь мир. Но все это могло оказаться и неудачной попыткой государственного переворота, организаторы которого собирались таким актом показать странам третьего мира, а также прокубинским и прокитайским силам свою независимость от американского империализма, а потом, если всё обернется плохо, как в Сан-Доминго, в Гватемале или Боливии, свалить всю ответственность на личную инициативу какого-нибудь нижнего чина, действовавшего на свой страх и риск в сговоре с «подрывными элементами», дабы спровоцировать разрыв отношений с Соединенными Штатами. В таком случае и сам он непременно будет расстрелян. Капитан Гарсия был на распутье: ему предстояло стать либо героем национальной независимости, либо козлом отпущения. Единственное, что он мог сделать при столь важных исторических обстоятельствах, это надраться самым беспрецедентным образом за всю историю страны. Он уже протянул было лапу к бару, чтобы взять очередную бутылку, но его внезапно остановил раздавшийся с другого конца провода голос.