Поза йогурта - стр. 3
Пятидесяти пяти лет, он являлся авторитетным человеком в вопросах Кавказа, а по совместительству – помощник депутата Абрамова, представляющего Ханты-Мансийский автономный округ. Чуть раньше, в недалеком прошлом, сотрудник ГРУ. Его про-шлое не известно. Чело-веком он в меру религиозный, но открыто не выделял не одной из конфессий, ибо не желал обижать никого из родственников, являющихся по материнской линии иудеями, а по отцовской – мусульманами. Эта смесь, и определила ход судьбы,и его не простую, но интересную жизнь. Еще в пору послевоенной юности он ловил себя на желании лицедей-ствовать, играть роль, но эта потребность постоянно спорила с другой неумолимой тягой – сочинять и ставить представления. Но приходилось выживать, выбираясь из темноты, в которую погрузился в первый раз в двухлетнем возрас-те в предвоенной Кахетии, наевшись земли и подхватив дизентерию. Привычка выживания выработалась у Эдуарда исподволь, отдельно от его желания. Это был самостоятельный процесс его организма. Он ничего о нем не знал, и только смотрел на фотографии, трех-летнего и не помнил ничего: его не было на земле, не было в теле, его мозг не запечатлел ничего,кроме тьмы. И снова – никакой боли, никаких звуков, никаких слез, только тишина и полное отсутствие всего. Но, выныр-нув из бассейна беспамятства, Эдуард не нашел ниче-го хорошего, как, собственно, и плохого, в окружающем мире. Ему казалось, что куда бы ни смотрел, все равно смотрит на де-ревянный, крашенный пол.
Он не помнил тот день, когда сообщили, что родители погибли под бомбежкой, словно было все равно, потому что он не успел еще привыкнуть к родителям, а только вынырнул из тьмы небытия и сразу все потерял. Он даже не плакал тогда, потому что не мог, только выйдя из состояния растения. После потери родителей у Эдуарда были все шан-сы сойти под откос или остаться на обочине, но в мальчике обнаружились недюжинные способности к учебе, спорту и другим положительным наклонно-стям. И постепенно он полюбил тот мир с искренней, непосредственной открытостью. Были, конечно, и трудности, вернее сказать – были одни трудности. Послевоенный голод ощутил на себе, имен-но с той поры невзлюбил лук, которым объелся чтоб утолить голод. После школы, законченной уже в северном Казахста-не, с одной четверкой, попытка поступить в институт на физмат не удалась. Потом армия, служба в Москве, в спецчасти, школа КГБ. А дальнейшая судьба Эдуарда проходит уже под грифом «секретно».
В то же пасмурное августовское утро влюбленный, осозна-вая, что попал, как мальчишка, не старался прогнать от себя это ощущение и желание быть искренним с ней. Его холодный, расчетливый мозг, медленно плавился при ней. А она, зная, что ему нравится наблюдать за ней, нежилась, словно ко-шечка, потягивалась, вытягивая вверх руки, и в тот момент с нее соскальзывало шелковое покрывало, и голое тело нимфы представало перед ним. И он ловил взглядом эту прелесть в ее неловком желании ухватить ускользающее по-крывало и прикрыться. А, бывало, согнув ногу, располага-лась на кровати и не спеша подкрашивала ноготки на ногах, не одев нижнее белье.
А сейчас Эдик принес кофе и застыл с подносом, наблю-дая, как двигались в такт только ей одной слышимой мелодии ягодиц, и игра света и тени еще больше уносили его в ее объятия, во власть ее крепкого, молодого, тела, пульсирующего в его руках. Она входила в него, словно нож, сжимаясь и заостряясь, меняя охру зрачков на марс, утренний туман белков, на лаву длинного языка, и мощные толчки вперемежкус щупальцами спрута, обвившего его… «Что там у тебя, до-рогой, чем порадуешь?» – кокетничала она, тем са-мым вырывая из щупальцев воображаемого спрута. «Кофе с мо-локом– произнес, опомнившись, заботливый Эду-ард, –