Поющая в репейнике - стр. 20
– Можно, честно говоря, – кивает Супин.
Ему вдруг становится спокойно и уютно среди этих чужих, странных и милых людей.
В руках Али непостижимым образом материализуется бутылка «Праздничной», и тетка ловко и радостно разливает водку по рюмкам.
– За встречу! – провозглашает она.
– И за обратную сторону неприятностей, без которых мы бы не ощущали всей остроты грядущих приятностей, – выводит Трофим.
– Оратор, блин, – бормочет Маня и пригубляет рюмку.
Ужин проходит в дружеской атмосфере с сюрреалистическим налетом.
– Соли, Павел Иванович? – спрашивает Маня.
– Спасибо, да, – конфузится Супин.
– Вся соль – в деталях. Вот вы явно расстроены, но неприятный случай свел вас вместе в общем противлении каверзам судьбы. Деталь: Павел Иванович стесняется принять из рук Маши солонку, дабы не соприкоснуться руками. Выводы делайте сами.
– Испорченные детали, Тосик, у тебя в мозгу и глазах. Павел Иванович взял солонку из моих рук и не поморщился, – ерепенится Маня, прожевывая огненную картошку, которая обжигает ей нёбо.
– Не морщи, Манечка, лоб. Эта очень дурная привычка придает возраст.
Аля хмелеет от одной рюмки. Щеки-пышечки краснеют, глаза лучатся мудрой снисходительностью. Тетка пытается незаметно проглотить еще одну порцию «Праздничной».
– Эта деталь, Алечка, лишняя, – берет рюмку из теткиных рук Маня.
– Очень вкусно. Очень, – кивает головой главбух.
– Картошка для нашей страны – свята. Если мы и устоим, то только благодаря картошке, полной отмене налогов для малого бизнеса и бескомпромиссном возврате капиталов из-за рубежа, – назидательно произносит Трофим Седов.
Супин смотрит на него, едва заметно улыбаясь.
– И капиталы не вернем, и налоги не отменим, и картошкой вряд ли прокормимся. Тут, простите, я с вами поспорю.
– А вы спорьте! Вы же, извините, бухгалтер?
Трофим возбуждается, отодвигая тарелку.
– Да, я бухгалтер.
– Даже главбух, – уточняет Маня.
– У нас на комбинате главбухом был милейший Василь Казимирович. Но он плохо видел. И его подсидела востроглазая Улька. Такая воровка, что фокусники позавидуют! Блеск, что за воровка! – восторженно замечает тетя Аля, которую развозит на глазах.
– Аля! – угрожающе смотрит на нее Маня.
– Это она так, к слову. Павел Иванович – очень честный человек. Форма его ногтевых пластин говорит об этом недвусмысленно, – машет мясистым пальцем Трофим.
– Ой, пластинку бы поставить! Вы любите песни Игоря Николаева? «Паромщик» – моя любимая, – всплескивает ручками Аля, порываясь встать.
– Переправа, переправа… – вздыхает Седов. – И коней, конечно, не меняют, но все же, все же…
«Праздничная» завладевает его организмом медленно, но верно.
– Спасибо большое. Очень вкусно, – отодвигается от стола Супин.
Видимо, в режиме доморощенного театра абсурда ему долго находиться сложновато.
– Заболтали вы человека, а у нас еще чай с пирожными, – ворчливо говорит Маня.
Но робкая попытка оставить Супина за столом терпит неудачу. Главбух решительно поднимается.
– А я вот ем пирожные, поэтому не столь подтянут, как некоторые герои дебета и кредита. Каждый по-своему справляется со стрессом, – бормочет Трофим.
Допотопный холодильник, занимающий полкухни, вдруг вздрагивает и издает оглушающее рычание, после чего заходится в ритмичных конвульсиях.
Тут тетя Аля, будто опомнившись, вскрикивает: