Поймать Внедорожника - стр. 4

Описать её класс непросто: во-первых, вместо парт здесь стоят какие-то китайские или японские низкие столики, они разбросаны по всему помещению, а не стоят рядами. Вместо стульев – расписные подушки. Шторы у музычки висят не только на окнах, а везде. «Драпировочка»,  – говорит она. Между этими шторами (бархат, атлас, органза) образуются уютные закутки. В общем, не кабинет, а чайхана какая-то. С потолка свисают разноцветные люстры, на полках – неизвестные человечеству музыкальные инструменты, их наверняка гуманоиды делали. Или сама музычка. Когда она в хорошем настроении, может и сыграть на этих инопланетных штуковинах. Самый понятный из них – глюкофон. Помнится, когда мы были в пятом классе, она играла весь урок на гармони, к которой приделана куча деревянных трубочек-дудочек, клавиши на гармони были только слева от исполнителя, а справа – струны. Орган – не орган, баян – не баян, лютня – не лютня, не пойми что. На полках стояли пластинки и несколько проигрывателей, причём не старых. Музычка признавала только винил. Надо говорить, как она выглядела? Да, более чем нелепо. Брилась налысо или почти налысо, носила круглые очки и… фраки. Исключительно фраки. Белые, чёрные или серебристые.

Ходили слухи, что музычка даёт концерты в ДК, библиотеках, крошечных выставочных зальчиках мини-галерей современного искусства. Музычке было лет пятьдесят, и, кажется, она здесь работала со времён основания школы, так что все давно привыкли к её причудам и не трогали. В седьмом классе у нас уже не было музыки, а жаль. Очень здорово было весь урок сидеть с закрытыми глазами (музычка убеждена, что так лучше воспринимается классика), слушать всяких там Шопенов, Рахманиновых и разные интересные истории. Правда, иногда наши парни засыпали и ничего не слышали, но музычка их не трогала, говорила, что спящие слышат музыку каким-то сверхсознанием, а это, типа, ещё лучше.

Один раз Тихон втихаря воткнул наушники и начал слушать мутный рэпак, который записывал его старший брат в домашних условиях. Музычка вычислила и забрала плеер, послушала и сказала, что стихи хорошие, а аранжировка – шлак, даже что-то начала объяснять замудрёнными терминами. Тихон мало что понял, зато на следующий день пришёл разбираться его брат Платон, но скандала не вышло, а вышла новая космическая аранжировка от музычки, эта запись даже на каком-то фестивале победила.

По законам жанра музычку должны были звать заковыристо, какой-нибудь Дульсинеей или Фейхоа, но звали почему-то обычно – Любовь-Иванной, зато повезло с фамилией – Эйнштейн. Нарочно не придумаешь! Хотя, может, это фамилия мужа, впрочем, по нему не скажешь: огромный косматый-бородатый мужик байкерского вида. Он иногда приходит в класс в качестве звукача: ну, музычка ведёт кружок вокала и записывает учеников для конкурсов. Я бы тоже попела с удовольствием, но ни слуха, ни голоса. Блею, как бараниха. Одно время Любовь-Иванна пыталась меня научить попадать в ноты, но сдалась. «С таким именем – и не петь!  – говорила она.  – Имя имеет особую власть над человеком, тем более ты водолей». При чём тут водолей, я так и не поняла. А блеять должен не водолей, а баран, овен.

Имя у меня действительно музыкальное – Иоланта. Правда, родители назвали меня так просто потому, что красиво и необычно, а вовсе не по причине любви к опере. Фамилия, правда, подкачала – Гречихина. Интересно, какая фамилия у Внедорожника? Вдруг красивая? А если мы однажды встретимся и он меня тоже полюбит? Фамилия, раскатала губу… я пока даже его настоящего имени не знаю. Но мысль о другой фамилии меня ошпарила кипятком.