Пойди туда, не знаю куда. Книга 4. Сват Наум - стр. 7

Завидев попа, дурак перекрестился на попа вместо иконы и поклонился писарю. Поп кивнул и перекрестил его со вздохом – что с дурачины взять?!

– Как зовут? – спросил писарь, облизал перо и макнул в медную чернильницу с единорогом на боку и маленькими колечками, чтобы привязывать к поясу.

– Дураком!

Поп опять вздохнул, писарь поморщился:

– Дураками всех зовут! Имя какое?

– Так и имя, поди, такое же!

– Тебе, что, имя при рождении не нарекли? – поднял писарь на него удивленные глаза и переглянулся с попом.

Дурак понял, что речь идет о чем-то, что даже дураку полагалось знать, и постарался понять эту странность. Действительно, у старшего брата было имя, у среднего тоже было. И у жен ихних были имена. А вот было ли у него?.. Сколько ни силился, на ум ничего не приходило…

– Так дурак и дурак… – пробормотал он. – Сколько себя помню…

– А ты помнишь себя? – спросил поп, и дурак впал в еще большее недоумение, потому что не мог понять, что значит – помнить себя…

Не дождавшись ответа, писарь с попом вопросительно уставились на десятника. Тот даже растерялся:

– Так кто же мог знать, что он имени не помнит!

– А тебе бумага почто дана была, как не записать сразу имя, из какой деревни, какого звания?

– Да не в стрельцы же прибирали! В похоронных! А, вспомнил, братья, кажись, его Федотом звали!

– Точно, Федотом? – переспросил писарь.

– Точно! Пиши.

– Значит, ты Федот? – спросил писарь дурака.

Дурак задумался, и было ему очень странно обнаружить, что он не просто так, а Федот… Да и имя это как-то отзывалось у него, он кивнул, а сам попытался приложить к себе имя, и никак не мог понять, куда же его в себе приспособить, и как имя прилаживать нужно. Но когда стрелец, выдающий балахоны, его окликнул, имя словно дернуло за что-то внутри него, и он повернулся на зов.

Это было так странно: совсем незнакомая и чужая вещь – имя – за что-то словно цеплялась, и дурак даже чувствовал, что она будто пускает корни внутри него, прорастая в нем так, что он весь менялся.

– Эй, Федот, – сказал ему десятник, – когда тебя по имени кличут, надо отвечать: я! Понял?

– Ага, – ответил дурак.

– Не ага, а есть! Понял?

– Ага.

– Федот, ты дурак?! – прикрикнул десятник, и дурак вдруг почувствовал удивительное состояние: д урак словно отделился от него и стал относиться к имени…

– Кажись, да… – в растерянности ответил он, чувствуя, что его лишают чего-то важного, привычного. Словно у него вся жизнь разваливалась.

– Федот! – снова крикнул стрелец с балахонами.

– А? – отозвался дурак и почувствовал, что ответил это как бы и не он, а то имя, которое прорастало в него. Подумал и добавил: Я!

Все присутствующие переглянулись и засмеялись с облегчением.

– Гляди ты, не полный дурак! – сказал писарь.

– Может, он не безнадежный? – покивал поп.

– Сейчас посмотрим, – откликнулся десятник и рявкнул на дурака начальственным голосом:

– Федот!

От его окрика что-то в дураке напугалось и хотело шмыгнуть к дверям, а что-то вдруг подалось вперед и ответило:

– Я! Чего?

– Подойди к столу, получи балахон!

– Ага, – ответило из дурака что-то, что ощущало себя Федотом, и пошло к стрельцу с балахонами.

Оно пошло, а тело осталось стоять, и дурак в обалдении замер, обернулся и уставился на свое тело, которое растерянно замерло на месте. В следующий миг он понял, что это дурак стоит, а он, который смотрит, это Федот, и ему странно, что тело его не слушается.