Пойди туда, не знаю куда. Книга 4. Сват Наум - стр. 20

Одна Белка сумела удержаться на краю, и когда подбежал Федот, лаяла на песчаный бугор, который он накидал.

На куче стояла величественная женщина, облаченная в мрак, который клубился вокруг нее. Лицо ее было прекрасно и отдавало тем ночным синеватым светом, который разливается вокруг луны в безоблачные ночи. Хоровод молочного цвета огоньков плыл вокруг нее, словно шлейф или вуаль…

Она улыбалась Федоту, как если бы была рада его видеть, и взгляд ее был полон такой мудрости, что он понял: это богиня, и преклонил перед ней колено, склонив голову. Она не сказала ни слова, только поманила его пальцем. Он поднялся.

– Кажется, ты забыл кое-что из своих вещей… – улыбнулась она почти незаметной, но чарующей улыбкой, и Федот понял, что слышит ее слова в голове, хотя она ничего не произносит. – Негоже витязю терять такие подарки…

И она подняла ладонь ко рту и дунула на нее. От ладони отделилась искорка и поплыла по воздуху в его сторону. Он протянул руку, и на его ладонь легло крошечное серебряное колечко.

Федот усомнился, что оно влезет на его палец, но колечко раздалось и легко наделось, словно всегда тут было. И тут же часть то ли памяти, то ли сознания вернулась к нему, так что он начал видеть, что богиня вовсе не одета в черный плащ, а на самом деле за ней стоит черный великан, обнимающий ее полами своего плаща из сумрака. Стоит и улыбается ему, кривя губы…

А в следующий миг ужасная и прекрасная парочка стала меркнуть и исчезла, словно растворилась в воздухе. И тут же мир наполнился светом и звуками.

– Стой! Стой! – донеслись до Федота крики стрельцов. Он обернулся и увидел, что старшие стрельцы скачут к могильнику, за ними едет батюшка. А от деревни галопом мчится стрелецкий разъезд. Белка, скуля, словно опомнившись от наваждения, прижалась к его ногам.

Он поднял лопату, подошел к краю ямы и посмотрел внутрь, да так и замер, опершись на нее.

Лошадь, похоже, сломала себе при падении шею, потому что лежала недвижно. Корова как-то дергалась под санями, но движения ее становились все слабее. Собак, видимо, тоже всех пришибло санями и попадавшими во все стороны гулящими. Свиньи, как ни в чем ни бывало, рвали мертвечину.

Гулящие же были еще живы, но словно пришиблены. Они лежали, разбросанные по яме с явно сломанными ногами и руками, не в силах шевелиться, и глядели на Федота. Лица их почернели, по коже шли нарывы, глаза были красными и воспаленными… Из глаз этих тихо катились слезы, из черных провалов ртов доносились тихие стоны…

– Вот, значит, как чума выглядит, – подумал Федот.

Тут подскакали стрелецкий десятник и старший стрелец. Спешились, подбежали к Федоту и тоже замерли на краю могильника. Подъехал батюшка, подошел и принялся отчитывать всех, размахивая крестом, хотя они еще были живы. Подъехали стрельцы, спешились, подошли, сняли с голов шапки и встали молча.

Кто-то подтолкнул Федота в локоть, и он тоже снял шапку.

Прощались. Глупы были людишки, подлы и вороваты, но все же люди и заслуживали хотя бы человеческих проводов.

Один Федот знал, что это еще не люди, только зародыши, но что это значит, не понимал, и потому у него тоже наворачивались слезы…

Стрельцы дождались, когда погибшие перестали подавать признаки жизни и, перекрестившись, сами принялись заваливать яму приготовленными Федотом лопатами. Благо их было в достатке. Федот взял свою, истертую песком, раздвинул двух стрельцов, встал с ними в ряд и тоже принялся бросать песок. Закончив, стрельцы лопаты повтыкали крестами в холмик, еще раз перекрестились, вскочили на коней и ускакали к заставе.