Повести огненных лет - стр. 9
Никита выпил еще, закусил огурцом, глубоко вздохнул. Посидел в задумчивости и вдруг грохнул кулаком по столу. Тарелка с огурцами полетела на землю, перевернулась рюмка с водкой и покатилась к краю. Серафима подхватила ее и безо всякого удивления поставила на место.
– Прости, Сима, но не могу! – глухо, со скрытым напором, уже пьяно и обиженно заговорил Никита. – Я, может, потому и тебя разыскал, к тебе поехал, что еще годков пять – и не свидимся уже. Ты вот про фронтовиков говорила, которые по городу ходили, а я безногих и безруких вспомнил, которые в колясочках катались. Сразу после войны их много было. Куда они делись, Сима? Умерли от нездоровья? Они от боли утихли, Сима… Я в Новосибирске Петьку Липина встретил. Помнишь, как он говорил? Мол, побьем Гитлера, вернусь домой, женюсь и двадцать пять детей нарожаю, чтобы на каждый год войны их по пять выходило. А тут вижу, катит в колясочке на подшипниках инвалид. Когда узнал меня, расплакался. Кому, говорит, я нужен, уж лучше бы убило сразу… Всех перекрутила война, всех переломала, здоровых и калек, и сегодня еще тешится, тридцать лет прошло, а ей все мало.
Никита скрипнул зубами и потянулся за бутылкой, но на полпути рука его замерла, он виновато посмотрел на Серафиму и словно бы протрезвел на мгновение, так по-человечески тепло и удивленно сказал:
– А ведь не все плохо-то, а, Сима? Дети растут.
– Повырастали уже, – мягко ответила Серафима. – Наши – выросли.
– Много ты куришь, Серафима. Не бросала?
– Нет, Никита, не бросала.
– Кашляешь.
– Кашляю.
– Бросила бы.
– Теперь поздно.
Разговор сменился быстро, как это бывает за выпивкой, и Никита уже вскоре рассказывал Серафиме о своих ребятишках, звал в гости, добродушно улыбался, и лишь правое веко его пульсировало безостановочно.
Когда солнце коснулось вершины хребта, на тропинке к дому показался Осип.
– Явился, не запылился, – усмехнулась Серафима.
Осип молча достал поллитровку плодово-ягодного вина и молча же поставил на стол. Две орденские планки сияли на его груди.
– Зачем принес-то, у нас и так хватает.
– Пусть будет, – коротко сказал Осип и протянул руку Никите. – Осип Степанович Пивоваров.
– Никита Боголюбов.
– За знакомство…
Уже поздним вечером вынесла Серафима гармонь, и пока Осип настраивался, нервно и быстро пробегая худыми пальцами по клавишам, побежала в село. Долго дозванивалась до райцентра, потом в больницу; когда дозвонилась, ей сказали, что Матвей Петрович Лукьянов скончался два часа назад.
Глава четвертая
– Сима!
– Ну?
– Задержись на минутку.
– С чего бы это?
– Поговорить надо.
– Интересуюсь, о чем?
Матвей попытался обнять ее, но она сильно, с неожиданной яростью, оттолкнула его.
– Ты говорить говори, а руки не распускай.
– Не буду.
– Так что скажешь-то?
– Выходи за меня…
Матвей был старше ее одним годом. Невысокий, плотный, с белесыми ресницами и толстыми губами, он в красавчиках не ходил. Но было у Матвея одно преимущество – упрямство. Уж и гоняла она его, и высмеивала как угодно, а он все одно ходил за нею неотступно, терпеливо дожидаясь своего часа. И она уступила.
Свадьбу сыграли шумную, напоказ, вот, мол, мы какие, ничего нам не жаль. В первый же вечер Матвей перепился, спал на коврике у кровати. Она смотрела на его потное и жалкое во сне лицо и не спала. Утром Матвей полез к ней на кровать. Она, сонная, толкнула его, и Матвей обиделся, отвернулся, и целую неделю еще они спали поврозь.