Повести огненных лет - стр. 15
– Какая уж там беда, – отмахнулась Серафима, – да и не я одна, а Мотька Лукина, а Иван Новосильцев? Или забыл уже?
– Так они уже после тебя, – возразил Осип. – Как ты меня в дом пустила да добрым словом согрела. Тогда уж и не только они, многие мнение переменили. А сразу-то… Матвей первым кричал, что изменникам Родины в селе делать нечего. А уж Варька Рындина и рада была стараться.
– Ладно, Осип, будет старое поминать-то, – встала из-за стола Серафима, – или больше говорить не о чем? Давайте лучше почаёвничаем, да Никите и отдохнуть с дороги пора.
– Да я ничего, – начал было Никита, но Серафима строго заметила:
– Пора, Никитушка. Не те годы уже, чтобы сон не соблюдать.
– Не те, – согласился Никита.
Чай пили в молчании и уже при звездах. Каждый думал о своем и о всех вместе.
– Пойду, – поднялся Осип.
– Иди, – не стала удерживать Серафима.
– Ты гостя-то дома не держи, – посоветовал Осип, – пусть наши места посмотрит.
– Посмотрит. Ты бы мотор наладил да на рыбалку с ним съездил, а то ведь и сам уже позабыл, какой он, простор-то наш.
– Налажу, – пообещал Осип, – завтра и налажу. Там делов – на два часа…
– Ну и славно. А теперь ступай, на стол не косись, больше ничего не будет. Ступай.
И Осип покорно пошел по тропинке между светлыми проемами стволов.
Серафима быстро убрала посуду, постелила гостю, задернула занавески на окнах и сказала Никите:
– Ну, Боголюбушко, спасибо тебе на веки вечные, что навестил. Уж и не знаю, как благодарить тебя.
– Ну что ты, Сима, – смутился Никита, – чего там.
– Спи, Никитушка, мы еще с тобой наговоримся, – сухими губами она поцеловала его в щеку и ласково повторила: – Спи.
Сама же она вышла из дому и направилась на утес, откуда далеко окрест просматривались днем голубые дали, а по ночам отражались звезды в реке, и казалось, что плывет утес в какие-то неведомые края, мягко покачиваясь на мелкой волне.
Ночь была светлая и теплая. Наверное, одна из последних теплых ночей. Серафима села на круглый гладкий камень, оправила юбку на коленях и закурила. Огонек папиросы тихо мерцал в ее руке, а высоко в небе, круглобоко и ярко, катился в пространство желтый шар…
Глава шестая
Ушла Серафима тайком. Опасаясь погони, на тропу не выходила, пробиралась лесом, по-над сопочками, где любит летом жировать медведь. Несла она с собой маленький узелок с харчем, метрическую справку, в которой указано было, что Лукьянова Серафима Леонтьевна, 1921 года рождения, русская, рождена в селении Святогорье, от брака Охлопкова Леонтия Маркеловича и Охлопковой Дарьи Семеновны, и удостоверение младшей медицинской сестры. Серафима считала, что этого вполне достаточно для того, чтобы попасть на фронт…
Бежала она тайгой, ключи вброд переходила, полная решимости выполнить задуманное, и лишь об одном сердце тревожилось – как-то там Оленька без нее, накормил ли свекор в обед и не забыл ли молоко вскипятить, что в кринке на окне осталось. По летнему времени много ли ему надо – два-три часа, и скисло. Да еще о свекре Петре Гордеевиче думала, жалела, что так и не открылась ему, ничего не сказала на прощанье. Почему-то подсказывало сердце – не стал бы Петр Гордеевич ее удерживать, не перечил бы, а если так, то и на сердце куда легче было бы, да и за Ольгу спокойнее.
Какая-то неведомая сила гнала Серафиму вперед. Она и притомиться толком не успела, как миновала первое село – Славянку. Здесь она еще осторожничала, обошла село за огородами, скрываясь в мелком, но густом ельнике. Пахнуло на нее печным дымом, у кого-то собака забрехала, петух пропел, и заныло сердце у Серафимы, заболело болючее.