Повесть Белкиной - стр. 7

С этими словами кот, единственный нормальный человек нашей веселой и счастливой семейки, начал резко уменьшаться, уменьшаться, уменьшаться… и через минуту, став не больше здоровенной крысы, легко запрыгнул мне на плечо. Тогда же вернулось ко мне и прежнее мое обличье.

И… гладя великолепную шерсть кота, не сходящего с моего плеча, я снова слышала, как мама гоняет отца по квартире. «Лара! Ларочка, уймись!» – кричал он, пряча бутылку, а хитрый дед хватался за ружье, а бабка грозила пальцем, а сестра затыкала уши ватой и поднимала с пола упавший томик Ювачёва, а в доме, который построил Джек, синица воровала пшеницу, а я хныкала на балконе – мне, на самом деле, так хотелось на море (просто пройтись босиком по берегу!), но оно было временно недоступно по глупым, лишь издали – одушевленным, причинам…

…С одной стороны, я смотрю на себя со стороны. Но, если я смотрю на себя только с одной стороны (никто ведь не видел одновременно переднюю и заднюю части Луны?), значит, я не замечаю другой. «Полный шуй!» – говорю, с трудом вспоминая, что негоже писать о себе самой: да это вообще никуда не годится, отдает вульгарной дневникообразностью и не представляет ровным счетом никакого интереса – и все потому, что кто-то решил: тем ценнее «произведение», чем меньше возможностей разглядеть в нем «автора». И тут я понимаю, что как бы сама являюсь автором: мне от этого становится плохо, тесно, неуютно. Я как бы «должна» – кому? что? – эти безумные буковки! Но – т-с-с! – не то Мальчишка проснется! – по порядку.

Разотождествляем автора с героиней – и, р-раз. Выдумываем историю, которая к автору ровным счетом никакого отношения не имеет – и, д-два. Записываем белибердень согласно Правилу Этого Литературного Языка, беря за скобки мат – и, т-три. Слушаем, бьется ли сердце: четыре-и. Господи, боже! Как скучно выводить эти буковки, как несчастна я в них!

«Чтобы страдать, ему не хватает воображения», – подает голос Буковски. «…непременно работать над этюдами!» – подаю голос я, и немедленно начинаю. И даже придумываю название: «Душа toples». Кому-то оно покажется эротичным.

Ворчу…

Этюд первый, перечеркнутый

Королеву отравили! – крики из отхожего места. – Королеву! А-а-а!

«Королева» выходит из себя: у нее красивые, ничего не выражающие, глаза; от волос пахнет рвотой. «Королева» пытается прикурить. Как и «Король». «Свита» пытается прикурить. Все, как теперь говорят, в хлам.

Этюд второй (страница вырвана)

Девушка В Модных Кандалах затягивается первой. Девушка В Модных Кандалах гремит ими почти нежно. Дверь захлопывается за ней ровно в полночь: в детстве она верила в сказки. Странно: Девушка В Модных Кандалах не замечает хрустальной туфельки.

Этюд третий – не совсем понятно, о чем

Девушка В Модных Кандалах прислоняется к стене, и елозит туда-сюда: на обоях остаются следы ее жизни. Обои сморщиваются. Отваливаются. В коридоре хлам, а Молодой Человек Внутренней Наружности чему-то смеется. Девушка В Модных Кандалах переходит в гостиную: «Живи один, дорогою свободной иди, куда влечет тебя свободный ум…» – Девушка В Модных Кандалах приценивается к силе своего влечения, и медленно выходит вон. – «…усовершенствуя плоды любимых дум…» – «А вы читали “Золотые плоды”»? Занятная вещица!» – Девушка В Модных Кандалах стоит в ВОНе. – «…не требуя наград за подвиг благородный…» – «А вы читали Пушкина? Презанятный автор, знаете ли! Я до сих пор, когда открываю…».